Глава 10. Правящий круг. царского слуги. Царские дипломаты за рубежом так разъясняли значение этого титула: «То имя честнее всех бояр

царского слуги. Царские дипломаты за рубежом так разъясняли значение этого титула: «То имя честнее всех бояр, а дается то имя от государя за многие службы». Со времени Ива­на III только три лица удостоились этого титула: князь С. И. Ряполов­ский и двое удельных князей Воро­тынских. Согласно заявлению По­сольского приказа, Борис получил ти­тул слуги «за многие его службы и землестроенья и за летошний царев (ханский.— Р. С.) приход»¹².

Хотя Борису удалось объединить два высших боярских чина — коню­шего и царского слуги, знать по-прежнему не считала его ровней себе. Во время татарского нашествия в 1591 г. царь адресовал указы в ар­мию боярам Ф. И. Мстиславскому и Б. Ф. Годунову с товарищами. Но главные воеводы заявили протест про­тив предоставления правителю такого местнического преимущества. Они на­стаивали на том, чтобы донесения царю шли от имени Мстиславского «с товарыщи», без упоминания име­ни Бориса, «глухо» ¹³. За подобную строптивость Федор наложил на бояр словесную опалу. На большее он был неспособен. Претензии Годуновых не нашли поддержки даже у ближайших их соратников по дворовой службе — князей Трубецких, которые сами не могли претендовать на первые места. Боярин Ф. М. Трубецкой заместни­чал с Годуновыми в период войны со шведами в 1592 г., за что после воз­вращения в Москву был посажен под домашний арест ¹⁴.

Отставка А. Я. Щелкалова окончательно упрочила единолич­ную власть Бориса Годунова. Никто не мог более противиться его домогательствам. Новый «печатник»

В. Я. Щелкалов в феврале 1595 г., во время аудиенции в Кремле в честь персидских послов, обнародовал окон­чательный титул Бориса: «По мило­сердию бог ему, государю (царю Фе­дору.— Р. С), дал такова ж дород­на и разумна шюрина и правителя, слугу и конюшего боярина, и дво­рового воеводу, и содержателя вели­ких государств царства Казанского и Астраханского Бориса Федорови­ча» ¹⁵.

Титул правителя не имел преце­дента в русской истории. Никто до Бориса не смел назвать себя прави­телем при московских «самодержцах». Даже знаменитый Адашев, пользо­вавшийся громадным влиянием при молодом Грозном, не помышлял о нем. Смысл громких и звучных титу­лов Годунова был понятен всем: хотя он объявил себя соправителем царя, но Федор Иванович был у него в пол­ном послушании.

Писатели, пережившие трагедию «смутного времени», были склонны идеализировать последнего законного самодержца. Они придавали Федору, по меткому замечанию В. О. Ключев­ского, привычный и любимый облик: «...в их глазах он был блаженным на престоле»¹⁶. По словам одного мос­ковского автора, Федор «благоуродив бяше от чрева матери своея и ни о чем попечения не имея... токмо о ду­шевном спасении помышляя...» ¹⁷. Не­которые восторженные апологеты ца­ря Федора даже наделяли его проро­ческим даром, хотя и не очень явным и незаметным для неосведомленных людей: «...яко и пророческа дара часть, аще и не зело явление, чо дов­лении сведят» ¹⁸. В действительности Федор, будучи слабоумным, не мог быть пророком.

Глава 10. Правящий круг

Царь Федор Иванович мало чем походил на своего царственного отца. По словам современников, близко на­блюдавших последнего государя из династии Калиты, Федор отличался болезненностью, слабым телосложе­нием, нетвердой походкой. В 30 лет он производил впечатление человека недеятельного и тяжелого. Нос у не­го ястребиный, голос тихий и про­тивный, на лице, поражавшем сво­ей бледностью, постоянно бродила улыбка. Царь «прост и слабоумен,— отмечал английский посол,— но весь­ма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, мало способен к делам политическим и до крайности суеве­рен» ¹⁹. Еще резче об умственных спо­собностях Федора отзывался папский нунций А. Поссевино, который гово­рил, что его умственное ничтожество граничило с идиотизмом, почти с бе­зумием. «Простоту» царя Федора отмечали и русские источники. «Сей бе благ и препрост и милостив»,— писал новгородский летописец. Из иностранцев наиболее осторожным в оценках был Я. Маржарет, но и по его словам, Федор был весьма не­дальнего ума, нередко сам трезвонил на колокольне и большую часть вре­мени проводил в церкви²⁰.

Федор плохо подходил для роли наследника грозного царя. Даже ис­полнение внешних ритуалов и уча­стие в придворных церемониях дава­лись ему с трудом. Однажды на официальном приеме английского посла Федор стал креститься и гром­ко заплакал. (Ему передали отзыв посла о его персоне: «Не царем бы ему быть, а монахом»²¹.)

Ничтожество Федора едва не погубило дело, начатое его предше­ственниками. Разрушение сильной го-

сударственной власти казалось не­минуемым. Но разгром боярской оппозиции и сосредоточение власти в руках Годунова затормозили на­чавшийся было процесс и привели к возрождению централизаторских тенденций. Итогом была знаменатель­ная перемена в официальном титуле царя. В письмах и устно царь Иван охотно именовал себя самодержцем, но только при его преемнике царский титул приобрел свой законченный вид: «царь и великий князь Федор Иванович, всея Русии самодержец» ²². Усвоение нового титула было в наи­меньшей мере связано с личными достижениями царя Федора. Как раз наоборот. Глава монархии получил титул, указывавший на его неограни­ченную власть, в то самое время, когда могущественный правитель окончательно лишил его возможности оказывать влияние на дела управле­ния. Однако изменение в царском титуле явилось симптомом серьезных перемен в политической ситуации. Полоса исторического развития, свя­занная с аристократической реакци­ей, осталась позади. Формирование самодержавной формы правления за­вершилось.

Труды и заботы управления тя­готили Федора, и он искал спасения в религии. Каждый день он подолгу молился, простаивал у обедни, раз в неделю ездил на богомолье в ближ­ние монастыри²³. «Тело же убо свое повсегда удручаше церковными пе­нии, и дневными правилы, и всенощ­ными бдении, и воздержанием, и по­стом...» ²⁴—писали московские со­временники о Федоре. Но наряду с благочестием Федор унаследовал от отца и пристрастие к диким забавам и кровавым потехам. Более всего при-