Рекомендую обратить внимание на произведения, где тема дома рассматривается в том числе и в экологическом ключе

1. М.Дудин «Заклинание с полюса»

Берегите Землю! Берегите Жаворонка в голубом зените, Бабочку на листьях повилики, На тропинке солнечные блики, На камнях играющего краба, На могиле тень от баобаба, Ястреба, парящего над полем, Полумесяц над речным покоем, Ласточку, мелькающую в жите, Берегите Землю!

Берегите Чудо песен Городов и весей, Мрак глубин и волю поднебесий, Старости последнюю отраду, Женщину, бегущую к детсаду, Нежности беспомощное пенье И любви железное терпенье. Берегите молодые всходы На зеленом празднике природы, Небо в звездах, океан и сушу И в бессмертье верящую душу, Всех судеб связующие нити. Берегите Землю!

Берегите Времени крутые повороты, Радость вдохновенья и работы, Древнего родства живые свойства, Дерево надежд и беспокойства, Откровение земли и неба, Сладость жизни, молока и хлеба. Берегите доброту и жалость, Чтоб она за слабого сражалась. Берегите будущего ради Это слово из моей тетради.

Все дарю! И все от вас приемлю! Только Берегите Эту Землю!

2. Валентин Распутин «Прощание с матерой»

http://briefly.ru/rasputin/proshanie_s_materoi/ - краткое содержание повести Валентина Распутина «Прощание с Матерой»

Отрывок из повести

После обеда, ползая на коленках, она мыла пол и жалела, что нельзя егокак следует выскоблить, снять тонкую верхнюю пленку дерева и нажити, а потом вышоркать голиком с ангарским песочком, чтобы играло солнце. Она бы как-нибудь в конечный раз справилась. Но пол был крашеный, это Соня настояла на своем, когда мытье перешло к ней, и Дарья не могла спорить. Конечно, по краске споласкивать легче, да ведь это не контора, дома и понагибаться не велика важность, этак люди скоро, чтоб не ходить в баню, выкрасят и себя.

Сколько тут хожено, сколько топтано - вон как вытоптались яминами,будто просели, половицы. Ее ноги ступают по ним последними.

Она прибиралась и чувствовала, как истончается, избывается всей своей мочью,- и чем меньше оставалось дела, меньше оставалось и ее. Казалось, они должны были изойти враз, только того Дарье и хотелось. Хорошо бы, закончив все, прилечь под порожком и уснуть. А там будь что будет, это не ее забота.

Там ее спохватятся и найдут то ли живые, то ли мертвые, и она поедет куда угодно, не откажет ни тем, ни другим.

Она пошла в телятник, раскрытый уже, брошенный, с упавшими затворами,

отыскала в углу старой загородки заржавевшую, в желтых пятнах, литовку и

подкосила травы. Трава была путаная, жесткая, тоже немало поржавевшая, и не

ее бы стелить на обряд, но другой в эту пору не найти. Собрала ее в

кошеломку, воротилась в избу и разбросала эту накось по полу; от нее пахло

не столько зеленью, сколько сухостью и дымом - ну да недолго ей и лежать,

недолго и пахнуть. Ничего, сойдет. Никто с нее не взыщет.

Самое трудное было исполнено, оставалась малость. Не давая себе

приткнуться, Дарья повесила на окошки и предпечье занавески, освободила от

всего лишнего лавки и топчан, аккуратно расставила кухонную утварь по своим

местам. Но все, казалось ей, чего-то не хватает, что-то она упустила.

Немудрено и упустить: как это делается, ей не довелось видывать, и едва ли

кому довелось. Что нужно, чтобы проводить с почестями человека, она знает,

ей был передан этот навык многими поколениями живших, тут же приходилось

полагаться на какое-то смутное, неясное наперед, но все время кем-то

подсказываемое чутье. Ничего, зато другим станет легче. Было бы начало, а

продолжение никуда не денется, будет.

И чего не хватало еще, ей тоже сказалось. Она взглянула в передний

угол, в один и другой, и догадалась, чо там должны быть ветки пихты. И над

окнами тоже. Верно, как можно без пихтача? Но Дарья не знала, остался ли он

где-нибудь на Матере - все ведь изурочили, пожгли. Надо было идти и искать.

Смеркалось; вечер пал теплый и тихий, со светленькой синевой в небе и в

дальних, промытых сумерками, лесах. Пахло, как всегда, дымом, запах этот не

сходил теперь с Матеры, но пахло еще почему-то свежестью, прохладой

глубинной, как при вспашке земли. "Откуда же это?" - поискала Дарья и не

нашла. "А оттуда, из-под земли,- послышалось ей.- Откуда же еще?" И правда -

откуда же сирой земляной дух, как не из земли?

Дарья шла к ближней верхней проточке, там пограблено было меньше, и

шлось ей на удивление легко, будто и не топталась без приседа весь день,

будто что-то несло ее, едва давая касаться ногами тропки для шага. И

дышалось тоже свободно и легко. "Правильно, значит, догадалась про пихту

ту",- подумала она. И благостное, спокойное чувство, что все она делает

правильно, даже то, что отказала в последней ночевке Симе и Катерине,

разлилось по ее душе. Что-то велело же ей отказать, без всякой готовой

мысли, одним дыхом?! И что-то толкнуло же пожогщика отнести огонь на завтра

- тоже, поди, не думал, не гадал, а сказал. Нет, все это не просто, все со

смыслом. И она уже смотрела на перелетающую чуть поперед и обок желтогрудую

птичку, которая то садилась, то снова вспархивала, словно показывая, куда

идти, как на дальнюю и вещую посланницу.

Она отыскала пихту, которая сбереглась для нее и сразу же показала

себя, нарвала полную охапку и в потемках воротилась домой. И только дома

заметила, что воротилась, а как шла обратно, о чем рассуждала дорогой, не

помнила. Ее по-прежнему не оставляло светлое, истайна берущееся настроение,

когда чудилось, что кто-то за ней постоянно следит, кто-то ею руководит.

Устали не было, и теперь, под ночь, руки-ноги точно раскрылились и двигались

неслышно и самостоятельно.

Уже при лампе, при ее красноватом и тусклом мерцании она развешивала с

табуретки пихту по углам, совала ее в надоконные пазы. От пихты тотчас

повеяло печальным курением последнего прощания, вспомнились горящие свечи,

сладкое заунывное пение. И вся изба сразу приняла скорбный и отрешенный,

застывший лик. "Чует, ох чует, куда я ее обряжаю",- думала Дарья,

оглядываясь вокруг со страхом и смирением: что еще? что она выпустила,

забыла? Все как будто на месте. Ей мешало, досаждало вязкое шуршание травы

под ногами; она загасила лампу и взобралась на печь.

Жуткая и пустая тишина обуяла ее - не взлает собака, не скрипнет ни под

чьей ногой камешек, не сорвется случайный голос, не шумнет в тяжелых ветках

ветер. Все кругом точно вымерло. Собаки на острове оставались, три пса,

брошенных хозяевами на произвол судьбы, метались по Матере, кидаясь из

стороны в сторону, но в эту ночь онемели и они. Ни звука.

Испугавшись, Дарья слезла с печки обратно и начала молитву.

И всю ночь она творила ее, виновато и смиренно прощаясь с избой, и

чудилось ей, что слова ее что-то подхватывает и, повторяя, уносит вдаль.

Утром она собрала свой фанерный сундучишко, в котором хранилось ее

похоронное обряженье, в последний раз перекрестила передний угол, мыкнула у

порога, сдерживаясь, чтобы не упасть и не забиться на полу, и вышла,

прикрыла за собой дверь. Самовар был выставлен заранее. Возле Настасьиной

избы, карауля ее, стояли Сима с Катериной. Дарья сказала, чтоб они взяли

самовар, и, не оборачиваясь, зашагала к колчаковскому бараку. Там она

оставила свой сундучок возле первых сенцев, а сама направилась во вторые,

где квартировали пожогщики.

- Все,- сказала она им.- Зажигайте. Но чтоб в избу ни ногой...

И ушла из деревни. И где она была полный день, не помнила. Помнила

только, что все шла и шла, не опинаясь, откуда брались и силы, и все будто

сбоку бежал какой-то маленький, не виданный раньше зверек и пытался

заглянуть ей в глаза.