Пространство и время Аристотеля

«У Аристотеля нет категории пространства, у него есть категория места; это означает, по мнению философа, что пространства без тел не бывает, следовательно, в природе нет пустоты. Аристотель отрицает пустоту на том основании, что ее признание влечет за собой массу трудностей для понимания космоса. Многие философы, отмечает Аристотель, считают необходимым допустить существование пустоты, раз есть движение (атомисты), с другой стороны, отрицание пустоты приводит к отрицанию движения (Мелисс). Те и другие не правы: движение есть, но пустоты нет.

Согласно Аристотелю, пространство состоит из мест, занимаемых телами. Но что такое место? Вспомним четвертый источник идеи бесконечного: бесконечное существует, потому что всякая граница предполагает выход за ее пределы, и т. д., до бесконечности. Аристотель подвергает анализу это положение. В понятии границы тела его аналитический ум различает границу самого тела и границу объемлющего тела. Последняя и будет местом. Поэтому место связано с движущимся телом, но оно с ним не перемещается. Итак, "место есть первое, объемлющее каждое тело". Если объемлющего тела нет, то вопрос о месте бессмыслен. Остается лишь граница тела, вовсе не предполагающая выход за свои пределы. Применительно к мирозданию это означает, что оно, будучи конечным, может нигде не находиться, не иметь своего еста. Мысля мироздание в его границах, мы вовсе не обязаны мыслить "заграницу". Мироздание нигде не находится.

Время. С этой категорией Аристотель связывает множество загадок. В каком смысле существует время? Да и существует ли оно. Ведь одна часть его в прошлом, другая - в будущем, всякое настоящее можно бесконечно сужать, так что от него непрерывн отходят прошлое и будущее, и если время существует, как же оно может состоять из несуществующих частей?.

Парадоксально также взаимоотношение времени и движения. Время не существует без движения, но оно не есть движение. Время не есть движение, потому что время равномерно, движения же неравномерны, а если и равномерны, то одна равномерность более медленная, другая - более быстрая. Поэтому "время - мера движения". Но парадокс в том, что само время измеряется движением, оторое есть мера времени. Итак, время - мера движения, а движение - мера времени. Выход из этого парадокса в том, что мерой времени является не всякое движение, а движение небесной сферы. Это равномерное круговое движение есть "круг времени".

Если время - мера движения, то это предполагает число, ибо там, где есть мера, есть и число, число же должно кем-то считаться, поэтому время без души существовать не может, а если и может, то лишь потенциально, поскольку в объективных движениях есть "прежде" и "после". Остается, однако, неясным, что это за душа. Ведь у Аристотеля нет космической души Платона, которая как раз и считает движение небесной сферы, порождая время. Данное место из Аристотеля - явный пережиток платонизма, до конца не изжитый великим аналитиком. Вместе с тем Аристотель правильно замечает, что время - причина возникновения и гибели лишь по совпадению, само время ничего не производит и не губит, но все возникает и погибает во времени.

Критика Аристотелем апорий Зенона против движения. С позиций своей диалектики времени Аристотель обращается к зепоновским рассужденпям против движения, которые, как уже было сказано, дошли до нас именно благодаря "Физике" Аристотеля. Опровергая Зенона, Аристотель также использует свое учение о потенциальной бесконечности. Деля интервал пополам, потом еще пополам, и так да бесконечности, Зенон говорит, что тело не может пройти бесконечное число точек за конечное время ("Дихотомия"). Но, возражает Аристотель, нельзя пройти за конечное время актуально бесконечное, а потенциально бесконечное можно, тем более что само конечное время, за которое тело проходит потенциальпо бесконечное расстояние, также потенциально бесконечно. Вот слова Аристотеля: "Бесконечного в количественном отношении нельзя коснуться в ограниченное время, бесконечного согласно делению - возможно, так как само время в этом смысле бесконечна".

Что касается второй апории Зенона, "Ахилес", то она падает вместе с первой, ибо вся разница между ними в том, что в "Дихотомии" отрезок делился на равные части, а здесь - на убывающие. Однако и здесь мы имеем потенциальную бесконечность пространственных частей, которой соответствует потенциальная бесконечность частей времени. Поэтому у Ахилеса хватит времени догнать черепаху.

В опровержении третьей апории играет роль диалектика "теперь". Зенон разлагает пространство на точки, время - на "теперь". В каждое "теперь" стрела (скажем точнее - острие стрелы) находится в пространственной точке. Совпадая со своим местом, стрела покоится. Но тело совпадает со своим местом лишь относительно. Место всегда то же и всегда разное. Время же, как мы уже знаем, не слагается из "теперь", и в "теперь" нет ни движения, ни покоя. Поэтому нельзя сказать, что в данный момент стрела движется, как и нельзя сказать, что она покоится. Нельзя сказать, как Зенон, что в любой момент времени стрела неподвижна. Для этого нужно не менее двух моментов.

Наконец, четвертую апорию Аристотель отвергает, уличая Зенона в нелепости его мнения, что тело тратит равное время, проходя мимо движущегося и неподвижного тела равной длины, из чего у Зенона получалось, что при допущении движения часть времени равна целому, что невозможно, поэтому движения нет в той мере, в какой она немыслима.

Критика Аристотелем апарий Зенона положила начало многовековой полемике, которая продолжается и в наше время. Аристотель не смог упразднить апории Зенона как простые софизмы, ибо они нечто большее.

Вечность движения и времени. Аристотель был принципиально несогласен с теми философами (прежде всего это элеаты), которые так или иначе отрицали движение. Аристотель здесь даже резок. Отрицание движения заклеймлена им как немощь мысли. Таких философов Аристотель даже не удостаивает полемики. Ведь о движении говорят свидетельства чувств. Аристотель полемизирует, однако, с теми, кто отрицает вечность движения,- с Анаксагором и Змпедоклом (последнему Аристотель приписывает мысль, что в интервалах между господством любви или ненависти царит покой, что неверно).

Отрицание вечности движения приводит к противоречию: движение предполагает наличие движущихся предметов, которые, в свою очередь, или возникли, или же существовали вечно неподвижно. Но возникновение предметов есть тоже движение. Если же они покоились вечно неподвижными, то тогда непонятно, почему они пришли в движение не раньше и не позже. Трудно объяснить также причину покоя, а такая причина должна быть.

Движение вечно также потому, что вечно время. Аристотель несогласен с Платоном, отрицающим вечность времени. Время вечно потому, что оно невозможно без настоящего, а настоящее, "теперь", предполагает прошлое, так что не может быть первого момента во времени, время не может иметь начала. Все эти соображения Аристотеля заслуживают оценки с позиций современного учения, однако и современная наука пока не ответила на вопрос, имеет или не имеет Вселенная начало во времени».^[1]

«Аристотель переходит к рассмотрению пространства вообще и локального пространства, или места, поскольку «физику необходимо знать и относительно места, существует оно или нет и как существует, и что оно такое».

Существование места доказывается тем, что, во-первых, все предметы находятся где-нибудь, если они существуют; во-вторых, фактом пространственного перемещения и, в-третьих, перестановкой вещей (например, там, где раньше была вода, может находиться воздух или другое тело). Место не только существует, представляя собой нечто, но и имеет определенную силу, поскольку, с точки зрения Аристотеля, каждое тело, если ему не препятствовать, стремится занять свое собственное место. Например, место огня — вверху, место земли — внизу, причем верх и низ есть части и виды места.

«Однако, — рассуждает Аристотель, — если место существует, трудно решить, что оно такое: масса ли тела или какая-нибудь иная природа; надо ведь искать его высший род. Оно имеет три измерения: длину, ширину и глубину, которыми характеризуется и всякое тело. Но телом быть ему невозможно: тогда в одном и том же будут находиться два тела. Далее, если для тела имеются место и пространство, ясно, что и для поверхности и остальных границ, так как к ним будет приложимо то же рассуждение: где была раньше поверхность воды, будет поверхность воздуха. Но мы не видим никакого различия между точкой и местом точки, так что если для нее место не является чем-нибудь особым, то и для всего прочего, и не существует места как чего-нибудь особого наряду с каждым из указанных предметов». Отмеченные трудности в определении содержания понятия места усугубляются и более серьезными затруднениями. Аристотель пишет, что «место не может быть элементом или состоять из них, будь они телесные или бестелесные: ведь оно имеет величину, а тела не имеет, элементы же чувственно воспринимаемых тел суть тела, а из мыслимых элементов не создается никакой величины. Далее, в каком отношении можно было бы считать место причиной существующих тел? Ведь ни одна из четырех причин не присуща ему: оно не может быть ни материей вещей (так как ничего из него не состоит), ни видом и понятием предметов, ни целью, ни двигателем для существующих предметов».

В разрешении отмеченных трудностей Аристотель исходит прежде всего из различения всеобщего пространства, места в предельно общем смысле, и пространства локального, места в собственном смысле, или первого места, занимаемого телом. Ибо «место, с одной стороны, является общим, в котором помещаются все тела, с другой — особым, первым местом для тела. Я говорю, например: ты сейчас помещаешься в небе, потому что находишься в воздухе, а он в небе; а в воздухе потому, что на земле, а на земле потому, что находишься в этом самом месте, которое объемлет только тебя и ничего больше».^[2]

«Обсуждая вопрос о том, что такое место, Аристотель формулирует сущность общеметодологического подхода, реализуемого им и по отношению к другим сложным проблемам. «Надо попытаться так произвести рассмотрение, отвечающее на вопрос, что такое место, — пишет он, — чтобы и все апории были разрешены, и то, что кажется присущим месту, осталось ему присущим, и, кроме того, причина затруднений и связанных с ними недоуменных вопросов стала очевидной: таким именно способом лучше всего доказывать каждое положение». Осуществляя этот подход, Стагирит выдвигает и исследует четыре предположения относительно того, что же такое место, а именно: 1) место есть форма тела; 2) место есть материя тела; 3) место есть протяжение между крайними границами объемлемого и объемлющего тел; 4) место есть граница объемлющего тела.

Поскольку место отделимо от предмета, оно не может быть его формой, поскольку же оно объемлет занимающий его предмет, оно не является его материей. Вследствие того что объемлемый местом предмет часто меняется (воду в сосуде можно заменить воздухом, например), место кажется протяжением, существующим между границами предмета и того, что его объемлет. Однако такого протяжения не существует, поскольку края объемлемого и объемлющего тел сходятся вместе, смыкаются. Остается принять предположение, что место является «границей объемлющего тела (поскольку оно соприкасается с объемлемым)». При этом важно то, что место существует вместе с предметом, так как граница предмета, его форма, существует одновременно с тем, что его ограничивает, с границей объемлющего, причем, как было отмечено, обе границы сходятся в месте соприкосновения в одну, ибо между ними не существует промежуточного пространства. «Таким образом, — подводит итог Аристотель, — первая неподвижная граница объемлющего тела — это и есть место».

Такое понимание места относится не только к локальному пространству, но и к пространству универсальному. Всякий предмет занимает свое место, находится где-нибудь, однако «вселенная нигде не находится. Ведь «где-нибудь» само есть нечто, и, кроме того, наряду с ним должно быть другое нечто, в котором находится то, что его объемлет; а, наряду со всем и целым, вне целого ничего нет, и поэтому все находится в небе, так как небо, конечно, и есть вселенная. Местом является не небесный свод, а его крайняя, касающаяся подвижного тела, покоящаяся граница; поэтому земля помещается в воде, вода в воздухе, воздух в эфире, эфир в небе, а небо уже ни в чем другом». Такое понимание места позволяет разрешить и сформулированную Зеноном апорию: если все существующее находится в известном месте, то и у места будет место и так далее до бесконечности. С точки зрения Аристотеля, такой бесконечности нет, ибо место действительно существует и находится где-то, однако не в месте, а как граница в ограничиваемом теле.

Аристотель переходит затем к исследованию времени. Прежде всего он указывает на затруднения, связанные с вопросом о существовании времени, а затем рассматривает его природу. «Что время или совсем не существует, или едва существует, будучи чем-то неясным, — пишет он, — можно предполагать на основании следующего. Одна часть его была и уже не существует, другая — в будущем, и ее еще нет; из этих частей слагаются и бесконечное время, и каждый раз выделяемый промежуток времени. А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным существованию. Кроме того, для всякой делимой вещи, если она только существует, необходимо, чтобы, пока она существует, существовали бы и ее части, или все, или некоторые, а у времени, которое делимо, одни части уже прошли, другие только будут, и ничто не существует. А «теперь» не есть часть, так как часть измеряет целое, и из частей оно должно слагаться, время же, по всей видимости, не слагается из «теперь». Далее, нелегко усмотреть, остается ли «теперь», которое, очевидно, разделяет прошедшее и будущее, всегда единым и тождественным или каждый раз другим».

Время, считает Стагирит, скорее всего имеет место там, где есть движение и изменение, однако оно не является ни тем, ни другим, ибо изменение и движение непосредственно находятся в движущихся и изменяющихся телах, время же существует везде. Кроме того, движение и изменение могут быть быстрыми или медленными, время же всегда равномерно. Однако, хотя время и не есть движение и изменение, оно не существует и без изменения, ибо когда не происходит никаких изменений, нам кажется, что и время не движется. Таким образом, время не есть движение, но и не существует без движения. Оно есть нечто связанное с движением. «И действительно, — поясняет Аристотель, — мы и время распознаем, когда разграничиваем движение, определяя предыдущее и последующее, и тогда говорим, что протекло время, когда получим чувственное восприятие предыдущего и последующего в движении. Мы разграничиваем их тем, что воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними нечто отличное от них; ибо когда мы мыслим крайние точки отличными от середины и душа отмечает два «теперь», тогда это именно мы называем временем, так как отграниченное моментами «теперь» и кажется нам временем. Это мы и положим в основание».

Аристотель определяет время как «число движения по отношению к предыдущему и последующему». Это доказывается следующим образом. Поскольку большее или меньшее всегда оценивается числом, а большее или меньшее движение — временем, постольку время есть известное число. Число, однако, имеет двоякое значение. С одной стороны, оно есть то, что сосчитано или может быть сосчитано, с другой же — то, посредством чего мы считаем. В связи с этим «время есть именно число считаемое, а не посредством которого считаем. И как движение всегда является иным и иным, так и время. А взятое вместе всякое время одно и то же, так как «теперь» по субъекту (6 noT'fjv) одно и то же, только бытие его различно. «Теперь» измеряет время, поскольку оно предшествует и следует; само же оно в одном отношении тожественно, в другом нет: оно различно, поскольку оно всегда в ином и ином времени (в этом и состоит его сущность, как «теперь»), с другой стороны, «теперь» по субъекту тожественно». ^[3]

«Основное материалистическое положение у Аристотеля в области разбираемой категории - это доказательство объективности пространства, т. е. пространство существует независимо от познающего субъекта. Существование материальных вещей необходимо сопровождается наличием определенных мест, поэтому у Аристотеля напрашивается вопрос, является ли место телом? Оно, по Аристотелю, не может быть телом, так как в таком случае в одном и том же месте находилось бы два тела. Это Аристотель поясняет наглядным примером: там, где была вода, теперь находится воздух или другое тело, т. е. место обладает величиной, а не телесностью, следовательно пространство не является материей, ничто не состоит из него. Место предмета не является частью самого предмета, а лишь то, что его ограничивает, охватывает. Предметы находятся в пространстве как форма в материи, или, по выражению Аристотеля, как “вино в сосуде”. Подобно тому, как сосуд есть переносимое место, так и место есть непередвигающийся сосуд. Само место находится где-то, но только не вместе с телом, а как граница его. Место, по Аристотелю, не является ни движущей причиной, ни телом, ни материей, ни формой, однако место есть все же нечто - оно есть первая неподвижная граница объемлемого. Место объемлет материальное тело таким образом, что оно в себе не имеет ничего из вещи, которую объемлет. Следовательно, место существует одновременно с объемлемой им вещью, т. е. граница и ограничиваемое существуют вместе и одновременно. Место отделимо от вещи, поэтому, когда вещь уносится дальше, оно остается в неизменном покое.

Поэтому апорию Зенона, что если существует место, то должно существовать и место места, разрешить нетрудно, полагает Аристотель. Разумеется, ничто не должно помешать тому, чтобы первичное место было в другом, ибо оно в нем не как в месте, а так, как здоровое заключается в теплом - как свойство, а теплое, в свою очередь, в теле - как состояние. Следовательно, тут нет необходимости, думает Аристотель, идти по линии дурной бесконечности: пространство принадлежит тому предмету, который в нем помещается. Для пространства не требуется другое пространство, для этого последнего третье, и так до бесконечности потому, что пространство является свойством материального бытия. Пространство, по Аристотелю, характеризует материю и содержит ее в себе, так же, как “здоровое заключается в теплом”,- ведь для теплого не требуется особенное место - оно является свойством здорового; точно так же пространство является неотделимым свойством материальных предметов.

Мы видим, таким образом, что у Аристотеля учение о пространстве сводится к учению о месте. Понимание пространства как определенного места привело его к заключению о конечности мирового пространства: там, где кончается ограничение одного тела другим, неприменима и категория пространства. Границей пространства выступает у Аристотеля последняя неподвижная граница небосвода, охватывающая место. Местом, по мнению Аристотеля, является не небесный свод, а его крайняя, касающаяся подвижного тела, покоящаяся граница, поэтому земля помещается в воде, вода в воздухе, воздух в эфире, эфир в небе, а небо уже ни в чем другом. В пространстве находится то тело, вне которого имеется объемлющее его тело, но все небо нигде не находится, так как никакое тело его не объемлет. Место же не является небом, а есть граница, которая соприкасается с телом.

Хотя место и тело совпадают, но отсюда нельзя делать вывод, будто Аристотель отождествлял их; как раз напротив, он подчеркивал, что место отделимо от предмета, поскольку оно отличается от материи. Место есть либо то общее, в чем существуют все тела (это пространство вообще), либо то особенное, в котором они находятся как в первом (это определенное пространство). Отсюда у Аристотеля и возникает трудность с категорией пространства: тогда, когда мы имеем дело с определенным пространством (т. е. с занимаемым телом местом), имеется кажимость материи, т. е. отождествление определенного пространства с телом, с другой же стороны, когда пространство рассматривается как то общее, в чем существуют все тела, имеется кажимость формы, т. е. отрыв пространства от материальных тел и представление о нем как о чем-то чуждом для материальных тел».^[4]

«С первой кажимостью, т. е. с отождествлением пространства с телом, Аристотель справился, т. е. он не допускал этого отождествления. Что же касается второй кажимости, т. е. отрыва пространства от материальных тел, то он, хотя и отмечает ее и пытается справиться с ней, но под конец исследования не выдерживает материалистической точки зрения. В таком понимании, а именно как всеобщее, пространство выступает у него как особая реальность, которая не обязательно должна быть связана с материальными телами, и превращается в нечто существующее независимо от объективного бытия. Отрыв пространства от тел в таком аспекте проявляется у него в утверждении, что “оно, т. е. пространство, не пропадает, когда находящиеся в нем вещи гибнут”, ибо “телом быть ему невозможно”, и оно может быть рассмотрено как “не передвигающийся сосуд”, так как ему всегда “предпочтительно должно быть неподвижным”.

Таким образом Аристотель, стремясь избежать отождествления пространства с материальными телами, в дальнейшем в своих попытках показать объективность пространства представил его как нечто обособленное от находящихся в нем материальных тел и как обладающее самостоятельным, независимым от них существованием, и на этом пути он переступил порог идеализма.

Здесь уместно отметить следующее. То обстоятельство, что Аристотель так чрезмерно напирал на объективности пространства, что порою даже представлял его как нечто чуждое по отношению к самим материальным вещам, было вызвано, как это можно судить из его собственного высказывания, старанием исправить ошибку, допущенную его учителем Платоном, которая заключалась в отождествлении пространства с материальными телами. Так как место кажется формой каждого тела, то поэтому, думал Аристотель, “Платон в Тимее говорит, что материя и пространство - одно и то же, так как одно и то же восприемлющее и пространство”.

Взгляд Аристотеля на пространство как на определенное место, а на место как на первую неподвижную границу объемлемого им тела, исключает признание пустоты в мире. Кроме того, отрицание Аристотелем принципа атомизма, считавшего, что случайные сочетания неизменных частиц обусловливают качественное своеобразие и целостность материальных вещей и их специфические закономерности, повлекло за собой и отрицание пустого пространства. Аристотель в противоположность атомистам рассматривал пространство как совокупность мест, занимаемых телами. По Аристотелю не может существовать пустоты, так как пустота это нечто, имеющее величину, и вместе с тем нечто бестелесное, ни на что не действующее и не подвергающееся воздействию. Как объективное существование пространства, так и немыслимость атомистической “пустоты” Аристотель в основном доказывает через движение. Сам факт существования движения материальных тел является, по мнению философа, блестящим доказательством наличия пространства и невозможности “пустоты”. Если была бы “пустота”, то не было бы, по его мнению, движения. Таким образом, или ни один предмет никуда не перемещается по своей природе, или же, если это происходит, пустоты нет. Пустота и движение несовместимы, так как движение присуще телу, а пустота исключает тело. Пустота с движением не находится ни в каком отношении.

Аристотель подчеркивает диалектическую связь между пространством и движением, говоря, что движение обнаруживает основные свойства пространства. В частности через движение определяются его шесть направлений: вверх и вниз, вперед и назад, вправо и влево. Эти направления, по мнению Аристотеля, определяются и самой природой вещей, ведь вверх и вниз, например, отличаются не только положением, но и свойствами, так как вверх стремятся огонь и легкие тела, а вниз - твердые тела.

Здесь, как мы уже отмечали, пространство у Аристотеля выглядит как закон мест. Каждое тело, если ему ничто не препятствует, стремится к своему собственному месту. Тела не находятся “где придется”, так как каждое материальное тело обладает своим естественным местом (пространством), поэтому пространство у Аристотеля есть обладающая силой реальность. Подчеркивая эту активность места, Аристотель говорит, что место представляет собой нечто наряду с телом. В той части его философии, где он склоняется к идеализму, Аристотель считал, что примат принадлежит пространству, ибо оно есть “то, без чего не существует ничто другое”, а что касается пространства, то оно без другого существует и не уничтожается, когда “находящиеся в нем вещи гибнут”.

Аристотель говорил о трехмерности пространства. Эти три измерения, по Аристотелю, выражают целостность и совершенство мира. Галилей, высмеивая аристотелевское представление о трехмерности пространства как о выражении совершенства, писал: “Три ноги не придадут совершенства организму”. Вместе с тем Галилей раскрывает естественный характер трех измерений пространства: “...Тремя перпендикулярами, как тремя линиями единственными, определенными и кратчайшими, определяются три измерения... так как ясно, что через ту же точку не может проходить еще какая-нибудь линия, которая образовала бы с данными прямые углы, а измерения должны определяться только прямыми линиями, образующими между собой прямые углы, то существуют только три измерения”.

Проблема времени издавна вводила в затруднение человеческий разум. История исследования проблемы времени показывает, насколько она обескураживала философов и ученых древнего и, пожалуй, нового мира. Поставленная еще древними философами, эта проблема оставалась нерешенной в течение двух с лишним тысяч лет. Человечество было бессильно приостановить непрерывно движущееся колесо времени. Для того чтобы избежать течения времени, древнегреческими философами Парменидом и Платоном были созданы концепции “вневременной реальности”. По Пармениду “не возникает оно (речь идет о высшей вневременной реальности.- Д. Дж.) и не подчиняется смерти. Цельное все, без конца, не движется и однородно. Не было в прошлом оно, не будет, но все - в настоящем без перерыва, одно”. Что касается Платона, то он говорит, что время есть движущийся образ вечности. Если бы, по Пармениду, место имело становление во времени, то вещь должна была бы возникать из ничего. А его ученик Зенон создал знаменитые апории, “доказывающие” существование “вневременной реальности” и невозможности движения.

Материалистическая тенденция в аристотелевском учении о движении и пространстве особенно отчетливо выступает в том, что в основе движущегося и изменяющегося у него всегда лежит материя. Но изменение и движение, по Аристотелю, одинаково невозможно без времени, как и без пространства. Категория движения в аристотелевском понимании необходимо включает в себя категории пространства и времени. А материя, по Аристотелю, есть объективная совместность пространства и времени».^[5]

Список литературы.

1) http://www.istina.ru/;

2) student.km.ru

3) intencia.ru

4) nounivers.narod.ru

5) ru.wikipedia.org