Марксизм Бравермана

Марксистское учение, носителями которого являлись иммигранты из Европы, проникло в Соединенные Штаты в середине девятнадцатого столетия. Среди перебравшихся в Америку немцев был и Йозеф Вайдемайер, друг Маркса, основавший в Нью-Йорке Лигу американских рабочих. По описанию Мак-Леллана, цель этой просуществовавшей весьма недолгое время лиги, являвшей собой "нечто среднее между партией и тред-юнионом, состояла в агитации, направленной на немедленное улучшение условий жизни рабочих на социалистической основе" (McLellan, 1979, р. 313). Немецкие иммигранты были широко представлены и в Социалистической рабочей партии (SLP), которая возникла в 1870-х гг. Даниель Де Леон вступил в SLP в 1890 г. и, став редактором англоязычной газеты The People, занял бескомпромиссную марксистскую позицию, что немало озаботило более умеренных членов партии. В 1905 г. Де Леон стал одним из организаторов чисто пролетарского движения "Интернационал рабочих мира" (IWW), занявшего вскоре синдикалистские позиции и призывавшего начать активные действия, включая саботаж. Марксистская позиция Де Леона привела к расколу в рядах SLP, большая часть членов которой образовала самостоятельную Американскую социалистическую партию. К 1914г. (году смерти Де Леона) в партии состояло несколько десятков тысяч членов, а на президентских выборах 1912 г. кандидат от нее получил около миллиона голосов. Идеология Социалистической партии была скорее не марксистской, а популистской; марксизм же вернулся на сцену как политическая сила в годы Первой мировой войны. Поводом для этого стала победа большевиков в русской революции 1917 г. Джон Рид, восхвалявший революцию в своей книге "Десять дней, которые потрясли мир", стал основателем небольшой Коммунистической рабочей партии. Эта партия и куда более многочисленная Американская коммунистическая партия вынуждены были существовать в условиях военного времени в подполье. Мак-Леллан пишет:

К моменту их легализации в 1921 г. Ленин в соответствии с принятой политикой "уклона вправо" рекомендовал им участвовать в избирательной политике и в существующем профсоюзном движении... Впрочем, в Америке подобная тактика была малоперспективной, поскольку тейлоризм и конвейер вытеснили отрасли, для которых принципиальным моментом являлась профессиональная компетентность рабочих, а массовое производство потребительских товаров привело к упадку традиционного этнического радикализма.

(McLellan,1979,p.317)

Соединенные Штаты оставались враждебной территорией как для марксизма, так и для социализма и организованного профсоюзного движения в целом. Принятый Рузвельтом в тридцатые годы "Новый курс" лишил Социалистическую партию ее былого влияния, "Вторая мировая война и последовавший за ней экономический бум и неистовство маккартизма обусловили период застоя и распада в американском марксистском движении, который продолжался с сороковых по шестидесятые годы" (McLellan, 1979,р. 317). Тем не менее, благодаря стараниям новых левых, в начале шестидесятых марксизм в Америке возродился вновь. Возрождение радикализма было отчасти связано с войной, которую США вели во Вьетнаме, отчасти с активизацией движений борцов за гражданские права и феминисток. Разумеется, "новые левые" резко отличались от своих предшественников, сочетая в своем учении поп-культуру, радикалистские направления психологии, элементы французского экзистенциализма и теории, характерные для предст вителей франкфуртской школы. Советский Союз, родина "старых левых", был окончательно дискредитирован ужасами сталинизма и проявлениями имперского сознания, роднившими его в этом смысле с европейцами, проводившими колониальную политику в Азии и Африке, и с американцами, воевавшими во Вьетнаме. Многие позиции "новых левых" были обозначены в книге Герберта Маркузе "One-Dimensional Man: Studies in the Ideology of Advanced Industrial Society" ("Одномерный человек: опыт исследования идеологии развитого индустриального общества"), в которой выражался крайний пессимизм по поводу возможности революционного преобразования современного индустриального западного общества. Маркузе считал, что, благодаря успехам западного капитализма, широкие массы населения достигли достаточно высокого уровня жизни. По этой причине, несмотря на то, что классическое марксистское противоречие между буржуазией и пролетариатом продолжало существовать, оно лишалось своего революционного потенциала. По мнению Маркузе, в будущем какие-то социальные беспорядки могут возникнуть разве что в маргинальных слоях населения, которым Маркс не приписывает никакой исторической роли. Тем не менее, растущий материальный достаток не будет означать их растущей удовлетворенности своей жизнью. Напротив, произойдет их отдаление от своей работы, друг от друга и, наконец, от самих себя – в мире, где они станут "чужими". Затем, согласно Маркузе, они окажутся пойманными "тоталитарной" социальной системой, которая будет пользоваться не средствами откровенного политического террора, а изощренной техникой манипуляции человеческим сознанием. Маркузе описывает эту ситуацию так:

Отличительной особенностью развитого индустриального общества является эффективное удушение тех потребностей, которые требуют освобождения – в том числе и от того, что представляется вполне терпимым и даже комфортным, поддерживая и оправдывая при этом деструктивную власть и репрессивную функцию общества изобилия. Здесь социальный контроль формирует непреодолимую потребность в производстве и потреблении излишеств, здесь нужна отупляющая работа, в которой нет реальной необходимости, здесь нужны способы релаксации для успокоения и продолжения этого оцепенения, здесь необходимы такие обманчивые свободы, как свободная конкуренция в условиях управляемых цен, свободная пресса, сама выступающая в роли собственного цензора, свобода выбора торговых марок и всяческих безделушек.

(Marcuse, 1964/1991, р. 7)

Философия Маркузе была хороша для университетских городков, но не для цехов. Разумеется, смесь отчуждения, пессимизма и радикального шика едва ли могла стать идеологией коммунистического активиста. Тем не менее, она способствовала созданию того интеллектуального климата, который благоприятствовал восприятию бравермановской версии отчуждения из-за деградации труда (опубликованной в 1974 г.).

Маркузе и большая часть западных марксистов опирались на ранние работы Маркса, особенно на его "Экономическо-философские рукописи 1844 г.", которые иногда называют "Парижскими рукописями". Они привлекли к себе внимание только после их перевода и издания на английском языке в 1932 г. По словам Мак-Деллана, рукописи "создавали впечатление о существовании достаточно необычной формы марксизма, которая может вступать в плодотворный диалог с популярными философскими теориями, тяготеющими к феноменологии, персонализму и экзистенциализму" (McLellan, 1979, р. 281). Ирония состоит в том, что на Бравермана не повлияли ни ранний Маркс, ни такие теоретики марксизма, как Лукаш и Грамши, придерживающиеся подобных же подходов. Исходной точкой для него служил первый том "Капитала", опубликованного в 1867 г., особенно те его разделы, в которых шла речь о трудовом процессе. Вероятно, одна из причин этого состоит в том, что марксистские работы никогда не были слишком популярны в Америке. Наиболее оригинальным был вклад марксистов в политическую экономию. В 1957 г. Пол Баран[43] опубликовал свой труд "The Political Economy of Growth" ("Политическая экономия развития"), а в 1965 г. увидела свет работа Барана и Пола Суизи "Monopoly Capital" ("Монополистический капитал"). Хотя взгляд авторов, настаивающих на необходимости постоянного возрастания уровня прибавочной стоимости, представляется устаревшим, Маклеллан называет работу "Монополистический капитал" "наиболее впечатляющим обзором американской экономики" (McLellan, 1979, р. 327). Когда Браверман взялся за написание своего труда "Labor and Monopoly Capital" ("Труд и монополистический капитал"), он использовал в качестве основы политэкономическую модель Барана и Суизи. Впрочем, работа Бравермана основывается, главным образом, на его собственном прочтении Маркса. Он пишет следующее:

Ни изменения производственных процессов, произошедшие в этом столетии капитализма и монополистического капитализма, ни изменения в профессиональной и производственной структуре рабочего населения ни разу не подвергались марксистскому анализу после смерти Маркса. По этой причине я могу уверенно говорить о том, что из всех марксистов на меня повлиял только сам Маркс, ибо ни один из них не продолжил рассмотрения капиталистического способа производства, которое было представлено Марксом в первом томе "Капитала".

(Braverman, 1974, р. 9)