Железнодорожные пассажиры. Не знаю, — воскликнул я беззвучно, — я же не знаю

Прогулка в горы

Не знаю, — воскликнул я беззвучно, — я же не знаю. Раз никто не идет, так никто и не идет. Я никому не сделал зла, мне никто не сделал зла, но помочь мне никто не хочет. Никто, никто. Ну и подумаешь ToibKO пот никто иг поможс! мне,.1 го ни Пикю Никто были бы даже очень приятны. Я бы очень охотно — почему нет? — совершил прогулку в компании таких Никто-Никто. Разу- меется, в горы, куда же еще? Сколько их, и все они прижимаются друг к другу, сколько ног, и все они топчутся вплотную одна к другой. Само собой, все во фраках. Вот так мы идем и идем. Ветер пробивается всюду, где только между нами осталась щелочка. В го- рах дышится так свободно! Удивительно еще, что мы не поем.

Пер. И. Татарииовои

Платья

Когда я вижу на красивых девушках красивые платья, с пыш- ными складками, рюшами, и всяческой отделкой, мне часто при- ходит на ум, что платья не долго сохранят свои вид: складки со- мнутся и их уже не разгладить, отделка запылится и ее уже не очистить, и ни одна женщина не захочет изо дня в день с утра до вечера носить то же самое роскошное платье, ибо она побоится показаться жалкой и смешной.

Однако я вижу красивых девушек с хрупкими изящными фи- гурками, с очаровательными личиками, гладкой кожей и пышны- ми волосами, которые изо дня в день появляются в той же самой данной им от природы маске и, подперев то же самое личико теми же самыми ладонями, любуются на свое отражение в зеркале.

Только иногда, когда они поздно вечером вернутся с бала и взглянут в зеркало, им вдруг покажется, что на них смотрит, по- трепанное, одутловатое, запыленное лицо, всеми уже виденное и перевиденное и порядком поизносившееся.

Пер И. Татариновои

Проходящие мимо

Если гуляешь ночью по улице и навстречу бежит человек, вид- ный уже издали — ведь улица идет в гору и на небе полная луна, — ты не задержишь его, даже если он тщедушный оборванец, даже если кто-то гонится за ним и кричит; нет, пусть бежит, куда бе- жал.

Ведь сейчас ночь и ты не при чем, что светит луна, а улица идет в гору, а потом, может быть, они для собственного удоволь- ствия гоняются друг за другом, может быть, они оба преследуют третьего, может быть первый ни в чем ни виноват и его преследу- ют понапрасну, может быть, второй хочет убить его и ты будешь соучастником убийства, может быть, они ничего не знают друг о друге и каждый сам по себе спешит домой, может быть, это луна- тики, может быть, первый вооружен.

Да, наконец, разве не может быть, что ты устал, что ты выпил излишне много вина? И ты рад, что уже второй скрылся из виду. Пер. И. Татариновой

Прометен

О Промет»е существуют четыре предания. По первому, он пре- дал богов людям и был за это прикован к скале на Кавказе, а орлы, которых посылали боги, пожирали его печень по мере того, как она росла.

По второму, истерзанный Прометей, спасаясь от орлов, все глубже втискивался в скалу, покуда не слился с ней вовсе.

По третьему, прошли тысячи лет, и об его измене забыли — боги забыли, орлы забыли, забыл он сам.

По четвертому, все устали от такой беспричинности. Боги уста- ли, устали орлы, устало закрылась рана.

Остались необъяснимые скалы... Предание пытается объяснить необъяснимое.

Имея своей основой правду, предание поневоле возвращается к необъяснимому.

Пер. С. Апта

Посейдон

Посейдон сидел за рабочим столом и подсчитывал. Управление всеми водами стоило бесконечных трудов. Он мог бы иметь сколько угодно вспомогательной рабочей силы, у него и было множество сотрудников, но, полагая, что его место очень ответственное, он сам вторично проверял все расчеты, и тут сотрудники мало чем могли ему помочь. Нельзя сказать, что работа доставляла ему радость, он выполнял ее, по правде говоря, только потому, что она была возложена на него, и, нужно признаться, частенько старался получить, как он выражался, более веселую должность; но всякий раз, когда ему предлагали другую, оказывалось, что именно тепе- решнее место ему подходит больше всего. Да и очень трудно было подыскать что-нибудь другое, нельзя же прикрепить его к одному определенному морю; помимо того, счетная работа была бы здесь не меньше, а только мизернее, да и к тому же великий Посейдон мог занимать лишь руководящий пост. А если ему и предлагали место не в воде, то от одной мысли об этом его начинало тошнить, божественное дыхание становилось неровным, бронзовая грудная клетка порывисто вздымалась. Впрочем, к его недугам относились не очень серьезно; когда вас изводит сильный мира сего, нужно даже в самом безнадежном случае притвориться, будто уступаешь ему; разумеется, о действительном снятии Посейдона с его поста никто и не помышлял, спокон веков его предназначили быть бо- гом морей, и тут уже ничего не поделаешь.

Больше всего он сердился — и в этом крылась главная причина его недовольства своей должностью, — когда слышал, каким его себе представляют люди: будто он непрерывно разъезжает со сво- им трезубцем между морскими валами. А на самом деле он сидит здесь, в глубине мирового океана, и занимается расчетами; время от времени он ездит в гости к Юпитеру, и это — единственное развлечение в его однообразной жизни, хотя чаще всего он возвра- щается из таких поездок взбешенный. Таким образом, он морей почти не видел, разве только во время поспешного восхождения на Олимп, и никогда по-настоящему не разъезжал по ним. Обычно он заявляет, что подождет с этим до конца света; тогда, вероятно, найдется спокойная минутка, и уже перед самым-самым концом, после проверки последнего расчета, можно будет быстренько проехаться вокруг света.

Пер. В. Станевич

Ночью

Погрузиться в ночь, как порою, опустив голову, погружаешь- ся в мысли, — вот так быть всем существом погруженным в ночь. Вокруг тебя спят люди. Маленькая комедия, невинный самооб- ман, будто они спят в домах, на прочных кроватях, под прочной крышей, вытянувшись или поджав колени на матрацах, под про- стынями, под одеялами; а на самом деле все они оказались вместе, как были некогда вместе, и потом опять, в пустынной местности, в лагере под открытым небом, неисчислимое множество людей, целая армия, целый народ, — над ними холодное небо, под ними холодная земля, они спят там, положив голову на локоть, спокой- но дыша. А ты бодрствуешь, ты один из стражей и, чтобы увидетьдругого, размахиваешь горящей головешкой, взятой из кучи хво- роста рядом с тобой. Отчего же ты бодрствуешь? Но ведь сказано, что кто-то должен быть на страже. Бодрствовать кто-то должен.

Пер. В. Станевич

Железнодорожные пассажиры

Если поглядеть на нас просто, по-житейски, мы находимся в положении пассажиров, попавших в крушение в длинном желез- нодорожном туннеле, и притом в таком месте, где уже не видно света начала, а свет конца настолько ослаб, что взгляд то и дело ищет его и снова теряет, и даже в существовании начала и конца нельзя быть уверенным. А вокруг себя, то ли от смятения чувств, то ли от их обострения, мы видим одних чудовищ да еще, в зависи- мости от настроения и от раны, захватывающую или утомитель- ную игру, точно в калейдоскопе.

«Что мне делать?» или «Зачем мне это делать?» не спрашивают в этих местах.

Пер. С. Апта

Деревья

Ибо мы как срубленные деревья зимой. Кажется, что они про- сто скатились на снег, слегка толкнуть — и можно сдвинуть их с места. Нет, сдвинуть их нельзя — они крепко примерзли к земле. Но, поди ж ты, и это только кажется.

Пер. И. Татариновои

Перед Законом

Перед Законом стоит страж. К этому стражу подходит деревен- ский житель и просит разрешения пройти к Закону. Но страж гово- рит, что не может ему сейчас этого позволить. Человек задумывает- ся на какое-то время и затем спрашивает, сможет ли он пройти позже. «Возможно, — говорит страж, — но не сейчас». Так как дверь в здание все время открыта, а страж немного отошел в сторону, чело- век пытается заглянуть внутрь. Когда страж замечает это, он смеется и говорит: «Если тебя так туда тянет, попробуй войти вопреки мое- му запрету. Но запомни: я весьма могуществен. А ведь среди стражей я лишь самый ничтожный чин. От зала к залу стоят стражи один могущественнее другого. Уже одного вида третьего из них даже я не могу вынести». Таких трудностей деревенский житель не ожидал; За- кон ведь должен быть доступен всем и всегда, думает он, но, при- глядевшись к стражу, одетому в меха, рассмотрев его большой хищ- ный нос, длинную, редкую, черную татарскую бороду, он решает лучше подождать пока не получит разрешения войти. Страж дает ему скамеечку и позволяет устроиться сбоку от двери. Там он сидит день и ночь. Много раз пытается он уговорить, чтобы его пустили. утомляет стража своими мольбами. Часто страж учиняет ему малень- кие допросы, выясняет место его рождения и многое другое, но задает вопросы без всякого интереса, подобно знатным господам, а напоследок всякий раз говорит ему, что пока еще не может его про- пустить. Человек, который много чего захватил с собой в дорогу. отдает все, даже самые дорогие вещи, чтобы подкупить стража. Тот хотя и ни от чего не отказывается, но при этом говорит: «Беру толь- ко для того, чтобы ты не подумал, что упустил хоть малейшую воз- можность». Многие годы человек следит и следит за стражем. Он забывает о других стражах, и этот первый кажется ему единствен- ным препятствием на пути к Закону. Он клянет такую незадачу, в первые годы резко и в полный голос, но когда становится стари- ком, то уже только едва слышно ворчит. Он впадает в детство, и так как, много лет изучая стража, он свел знакомство даже с блохами на его меховом воротнике, просит он и блох помочь ему переубе- дить стража. В конце концов свет в его глазах меркнет, и он сам не знает, действительно ли вокруг нею ст.икжится темнее или ло об- ман зрения. Но, может быть, теперь, во тьме, он увидит негасимое сияние, которое лучится из недр Закона. И вот приходит его смерт- ный час. Перед смертью все, что он за жизнь пережил и перечувст- вовал, выливается в один вопрос, который он до сих пор стражу не задавал. Он подзывает стража, не в силах ни разогнуться, ни даже двинуться. Стражу приходится к нему наклониться, так как разница в росте сильно увеличилась не в пользу человека. «Что ты еще хо- чешь узнать? — спрашивает страж. — Ты просто ненасытен». — «Все стремятся к Закону, — говорит человек. — Как же так получается, что за много лет никто, кроме меня, не искал к нему доступа?» Страж понимает, что человеку приходит конец, и, чтобы до его умирающего слуха еще долетел ответ, кричит что есть силы: «Здесь никто и не мог получить доступ, так как вход этот был предназна- чен только для тебя. Сейчас я пойду и закрою его».

Пер. В.А. Лукова и И. Путинцевой

Окно в переулок

Кто живет одиноко и тем не менее хотел бы найти себе какого- нибудь спутника, кто, учитывая, что все меняется — время суток, погода, заботы по службе и так далее — просто хочет хоть где-нибудь отыскать плечо, на которое можно опереться, — тот без окна в пере- улок недолго протянет. И даже если он вовсе ничего не ищет, устало поглядывая то на небо, то на прохожих, и, подойдя к подоконнику, случайно слегка потянется вперед, мчащиеся внизу кони увлекут его в вереницу экипажей и унесут в общий людской поток.

Пер. В.А. Лукоиа и И. Путинцевои

Завещание

Дорогой Маке', возможно, на этот раз я больше уже не подни- мусь, после легочной лихорадки в течение месяца воспаление лег- ких достаточно вероятно, и даже то, что я пишу об этом, не пред- отвратит его, хотя известную силу это имеет.

На этот случаи йот моя последняя воля относительно всего на- писанного мною:

Из всего, что я написал, действительны только книги: «Приго- вор», «Кочегар», «Превращение», «В исправительной колонии», «Сельский врач» и новелла «Голодарь». (Существующие несколько экземпляров «Созерцания» рускай остаются, я никому не хочу доставлять хлопот по уничтожению, но заново ничего оттуда печа- таться не должно.) Когда я говорю, что те пять книг и новелла действительны, я не имею в виду, что желаю, чтобы они переиз- давались и сохранялись на будущие времена, напротив, если оги полностью потеряются, это будет соответствовать моему истинному желанию. Я только никому не препятствую, раз уж они имеют- ся, сохранить их, если хочется.

Все же остальное из написанного мною (опубликованное в га- зетах, рукописи или письма) без исключения, насколько это воз- можно достать или выпросить у адресатов (большинство адресатов ты ведь знаешь, речь идет главным образом о..., в особенности не забудь о нескольких тетрадях, которые имеются у...),— все это без исключения, лучше всего нечитанное (я не запрещаю Тебе загля- нуть туда, но мне, конечно, было бы приятнее, если бы Ты не делал этого, во всяком случае, никто другой не должен загляды- вать туда), — все это без исключения должно быть сожжено, и сде- лать это я прошу тебя как можно скорее. Франц

(1922) Пер. Е. Кацевой