Глава 1: Эпистемология

Болотный ястреб быстро и изящно спускается к туманному лугу, а затем с резким криком, как будто прервав свой сон, стремительно падает на землю… лишь для того, чтобы снова взмыть вверх со своей добычей, крепко сжимая ее в когтях.

Мы молча наблюдаем этот напряженный момент, исполненные богато структурированным сенсорным знанием, коренящимся в нашем отождествлении с миром живого. В этот короткий промежуток времени мы сближаемся с этим нечеловеческим, сопутствующим нам видом. Наши глаза точно фиксируют и любуются изяществом, скоростью и точностью хищной птицы, наши уши настраиваются на звуки отчаянно мечущийся жертвы, пытающейся спастись; и последние клочья утреннего тумана, тающего от восходящего солнца, охлаждают наше лицо и руки, когда мы молчаливо и медленно поворачиваемся, следя за развертывающейся перед нами драмой. Мы живы; мы присутствуем. Мы наблюдаем без эмоций и без суждений… Мой друг спрашивает меня:

«Вы заметили, как он повернулся на крыле, падая на кролика?»

И в этот момент переживание уходит с прибрежным туманом – мы снова люди, приятно это нам или нет.

И если даже мы отвечаем на вопрос простым кивком, ткань разорвана; отождествление уносится с ветром. Вопрос открывает дверь к целой вспышке образов, звуков и ощущений, они запускаются словами, порождаемыми без наших усилий, и даже без нашего выбора. Особый способ, которым охотник завершил свою драму, теперь проигрывается заново, для сравнения и анализа.

Повернулся ли он через правое или левое крыло?

Как помните, вы отчетливо видели во время поворота полосу белого цвета поперек его хвоста, и теперь, изучая свои образы, вы осознаёте, что перед тем, как упасть на свою жертву, он в действительности повернулся через правое крыло. Слово кролик влечет за собой длинную последовательность звуков, образов и ощущений, начинающуюся с невероятного появления того кролика, которого вы однажды увидели в высоком чапарале*, и с ощущения пушистого тепла, когда вы ребенком впервые взяли в свои руки крольчонка.

Но куда бы вас ни привели слова, они без сомнения уведут вас от текущего момента: болотный ястреб и кролик, утренний туман и восходящее солнце, все переживания этого напряженного момента теряются в потоке ассоциаций, призрачно мчащемся через ваше сознание, превращая это единственное в своем роде переживание в еще одно данное, внесенное в надлежащее хранилище вашей нервной системы. С помощью языка особенное превращается в общее.

В тот же день позже, лишь отчасти сознавая возникшую трудность, вы усомнитесь, рассказывая другу эту историю и пытаясь вспомнить, донесся ли до вас последний услышанный вами визг до того, как ястреб исчез из поля зрения, поднялся ли ветер слева или справа от вас, был ли болотный ястреб больше или меньше того, которого вы видели на прошлой неделе, и был ли кролик взрослым… Сенсорные впечатления тонут у вас в памяти, когда вы пытаетесь реконструировать этот момент.

Но был ли в самом деле этот момент? Действительно ли туман охлаждал ваше лицо и руки, или их температура снизилась от сложного взаимодействия кожи с воздухом, вызванного теплом и влагой? Видели ли вы в самом деле болотного ястреба на этом лугу, или в области затылочной доли вашего мозга, известной под названием V-I?

Впрочем, этот момент действительно был… так же достоверно, как восход солнца. Хотя, конечно, нельзя найти образованного человека, который согласится, что солнце в самом деле всходит, а не Земля вращается вокруг своей оси, поворачиваясь к солнцу, которое всегда остается в том же положении относительно Земли.

Нервная система и язык – это две большие системы преобразований, отделяющие нас, и в то же время связывающие нас с окружающим миром. Но нервная система и язык в самом деле дурачат нас всех, и каждого из нас в отдельности!