ГЛАВА 10 Путешествие в старый Катай 5 страница

Кроули регулярно навещал Нойбурга, чтобы прове­рить, как у того идут дела, а также дать необходимые ука­зания. Одна из записей в магическом дневнике Кроули даёт представление о форме некоторых из таких указа­ний: «Он [Кроули], несомненно, гомосексуальный садист, потому что, когда он наносил мне тридцать два удара пру­том жёсткого кустарника, отчего у меня потекла кровь, было видно, что это доставляет ему большое удовольствие.

Вся эта церемония была довольно болезненной, хотя и не вызвала во мне никаких эмоций, кроме смеха». Прочитав эти слова, Кроули приписал внизу следующее: «Клевета на своего Гуру наказывается в тридцать втором, самом нижнем кругу ада». К этому Нойбург приписал ещё одно замечание: «Слишком лёгкая расплата за изобретение нового порока». Садизм Кроули приобретал и другие формы. По ночам он отправлял Нойбурга в одежде мага подстригать кусты. Кроме того, он бил Нойбурга жгучей крапивой по голому заду и вёл себя как жестокий антисе­мит. «Мой Гуру груб; образы, в которых он мне является, становятся чудовищными. Он ведёт себя невероятно оскорбительно... Если он обидит меня снова, я немедлен­но уеду», — писал Нойбург. Он имел возможность в любое время упаковать свои вещи, пройти пешком одну милю до Фойерса, на пароме переправиться в Инвернесс. Однако он остался. Романтическая, садомазохистская связь между ним и Кроули была слишком сильна.

Проявление антисемитских чувств было типичным для Кроули. Он был убеждён, что евреи нередко действитель­но соответствуют общепринятому мнению о них, хотя и допускал, что «еврейские поэты и пророки — великие люди. Еврейские солдаты бесстрашны, еврейские богачи щедры. Эта нация в исключительной степени обладает воображением, фантазией, верностью, честностью и че­ловечностью. Но евреев так безжалостно преследовали, что их выживание стало зависеть от того, насколько раз­виты самые худшие их качества: скупость, подобостра­стие, лживость, хитрость и так далее». Как бы ни была до­стойна осуждения позиция Кроули с современной точки зрения, в те времена она была широко распространена в Британии. Его манера обращения с Нойбургом была направлена скорее на то, чтобы укрепить характер и дух молодого человека, чем на то, чтобы оскорбить его на­циональные чувства.

По прошествии десяти дней Нойбург обнаружил, что его испытания ещё не закончились. Теперь он должен был каждую ночь спать голым на подстилке из веток кустарни­ка прямо на полу его комнаты. Хотя и была середина лета, но дело происходило в Северной Шотландии, и Нойбург провёл много часов дрожа от холода. После нескольких ночей, прошедших в таких некомфортных условиях, Ной­бург был произведён в неофиты организации А.-. А..

Компания покинула Болескин 28 июня, но перед са­мым отбытием из дома Кроули заглянул на чердак в поис­ках пары лыж для Кеннета Уорда. Он нашёл лыжи, а заодно и плоский пакет, обёрнутый в коричневую бумагу. Внутри находилась рукопись «Книги Закона».

Кроули не то чтобы забыл о ней, скорее отложил её на время. Он никак не использовал её, потому что решил хра­нить её в секрете. Опубликовать эту книгу значило бы, по его мнению, принизить её значимость. Единственным человеком, видевшим машинописный текст этой книги, был Фуллер, который, к удивлению Кроули, сразу же оце­нил её как работу Мастера.

В факте обнаружения рукописи Кроули увидел знак. Он медитировал на эту тему и пришёл к выводу, что Тай­ные Учителя отошли в сторону, давая ему свободу. Он знал: это была его задача — распространять в мире учение «Кни­ги Закона».

В течение нескольких следующих недель Кроули напи­сал магическое стихотворение под названием «Ага!», те­мой которого стали религиозные переживания и которое заканчивалось словами: «Благословенней почёт Зверю, пророку Прекрасной Звезды». С этих пор он стал считать себя пророком, созревшим для того, чтобы Тайные Учи­теля посвятили его в Мастера. (До сего времени, по всей видимости, он занимал своё положение и принимал со­ответствующие этому положению почести, не имея на то формальных прав.)

Наконец Кроули стало ясно его предназначение. Он был тем, кто должен спасти человечество от самого чело­вечества, показать ему новую дорогу, ведущую к просвет­лению.

Преодолев тысячу кризисов [вспоминал он в авто­биографии], я пришёл к высшей точке моей карьеры. Я достиг всех своих честолюбивых стремлений, испы­тал себя во всём, решился на все риски, изведал все наслаждения, которые может предложить этот мир: на всю оставшуюся часть моей жизни я отрекаюсь от романтики в мальчишеском понимании этого слова. Начиная с этого времени, хотя многое мне ещё пред­стоит совершить, хотя вершина вздымается за вер­шиной на моём пути к духовным достижениям, хотя на меня один за другим наступают великаны, которых мне ещё предстоит победить, всё же теперь я смотрю на жизнь просветлённым взглядом. Я искал — и я нашёл. Теперь я должен искать тех, кто ищет и тоже надеется найти. Я должен стремиться, действовать и добивать­ся не только ради самого себя, чтобы усовершенство­вать мою собственную личность, но и ради других лю­дей, поскольку, возможно, только в них я мог бы ис­полниться и состояться, так как я наконец осознавал себя не Алистером Кроули, неким индивидом, неза­висимым от общекосмического сознания, но лишь одной из манифестаций Вселенского Разума, и мыс­ли мои направлены только на то, чтобы сеять семена, а также ухаживать за цветами и плодами на каждом акре Божьего виноградника.

Радость Кроули по поводу того, что он разобрался со своим будущим и со своим магическим долгом, несколь­ко омрачалась тем, что происходило с его браком.

В начале 1909 года произошёл ряд событий, которые довели ситуацию с алкоголизмом Роуз до решающей стадии. Кроули забрал у Роуз Лолу Зазу, поручив её забо­там родителей Роуз, и сказал ей, что она не получит ре­бёнка назад, пока не перестанет пить. В то же самое вре­мя врач, который лечил Роуз, сказал, что бессилен что-либо сделать, и объявил, что единственным шансом на выздоровление является госпитализация и воздержание от алкоголя в течение двух лет, на что Роуз не соглаша­лась. Кроули попросил её дать ему развод. Поскольку у Роуз практически не было выбора, она согласилась.

Так как их брак был заключён в Шотландии, то и развод должен был производиться по шотландским законам. Кроме того, в качестве места их постоянного проживания был записан Болескин, хотя они и жили большую часть времени вне дома. Кроули «рыцарски» согласился быть виновной стороной, поэтому в качестве причины для раз­вода могла выступить супружеская измена. Необходимые доказательства были сфабрикованы, хотя едва ли здесь была нужда что-либо выдумывать. Когда бракоразводный процесс начался, Роуз принялась уговаривать Кроули остановиться и взять её обратно, но Кроули был твёрд. Они продолжали жить вместе, что теоретически могло бы послужить причиной для прекращения бракоразводного процесса, но Шотландия была слишком далеко, чтобы этот факт стал известен.

Двадцать четвертого ноября было обнародовано ре­шение суда. В качестве места проживания Роуз был на­зван дом её родителей в Кэмберуэлле, тогда как адресом Кроули считалась квартира на Уорвик-роуд. Через шесть дней Алекс Дьюар, тот же самый юрист, который когда-то в Дингуолле выдал им свидетельство о браке, утвердил их развод. На Кроули была возложена обязанность пла­тить алименты в размере 52 фунта в год.

Развод, по мнению Кроули, представлял собой такую же бессмысленную формальность, как и женитьба. Брак, как он говорил, — это «омерзительный общественный институт», а моногамия — «одно из самых идиотских и жестоких проявлений тщеславной человеческой психо­логии». Единожёнство же, по его мнению, — «бессмысли­ца для любого человека, имеющего хоть каплю вообра­жения. Чем более разносторонним является мужчина, тем больше нужно женщин, чтобы удовлетворить его разно­стороннюю натуру». Согласно его мнению, брак «будет приносить гораздо меньше неприятностей, если люди из­бавятся от представления, что это нечто большее, чем фи­нансовое и социальное партнёрство. Жениться следует из соображений взаимного удобства, и каждый супруг должен без ревности позволять другому идти своим пу­тём». Он также считал, что женщине не следует заводить детей от других мужчин, если её муж не будет на это со­гласен. Ноон, конечно, будет согласен, если действитель­но любит её, потому что захочет, чтобы она испытала ра­дость, выносив и родив ребёнка от человека, к которому она испытала сексуальное влечение. Однако, утверждал Кроули, именно женщины были главными противниками этой точки зрения, поскольку им внушают, что их собствен­ное благополучие и благополучие их детей зиждется на существующей системе, которую они вследствие этого всеми силами стремятся сохранить.

Нечего и говорить, что супружеская жизнь Кроули не протекала гладко. Случай, когда Кроули побил Роуз в пер­вые дни их совместной жизни, — самая незначительная из неприятностей. Кроули вёл странную жизнь, общаясь с людьми, которые, должно быть, тоже казались Роуз странными. Говорили даже, будто Кроули не раз подве­шивал Роуз вверх ногами в шкафу, что является не только сомнительным, но и в высшей степени несправедливым утверждением. Кроули любил Роуз, хотя и в своей соб­ственной, нетрадиционной манере. Однако у них действи­тельно было мало общего, и она просто не могла или не хотела соответствовать Кроули или проникнуться духом его, без сомнения, необычной жизни. Для капризной и миловидной дочери викария Кроули был самым непод­ходящим супругом на земле.

Хотя это далось Кроули с трудом, он основал трасто­вый фонд для хранения денег, которые должны были уна­следовать от него Лола Заза и Роуз. Специально назна­ченным доверенным лицам, Джорджу Сесилю Джоунсу и Оскару Экенштайну, вменялось в обязанность выплачи­вать доход с этих денег по их усмотрению Лоле Зазе, Роуз или Кроули, каким покажется более правильным. Факти­чески впервые в жизни Кроули делал что-то разумное со своими финансами. Несмотря на свою роль доверенного лица, Экенштайн к моменту учреждения фонда более или менее отдалился от Кроули после фиаско на Канченджан­ге. Возможно, он взялся быть доверенным лицом потому, что сочувствовал тяжёлому положению Роуз.

Несмотря на свой развод, Кроули и Роуз продолжали жить вместе. Во время бракоразводного процесса Кроу­ли написал no3My«Rosa Decidua», которая даёт очень точ­ное, хотя и поэтическое, описание их ситуации. Господ­ствующий надо всей поэмой образ, образ умирающей розы, очень ярок и позволяет считать эту поэму одним из лучших образцов поэтического творчества Кроули. Даже юрист, занимавшийся бракоразводным процессом Кроу­ли, нашёл поэму трогательной. Когда она вышла ограни­ченным тиражом с семейной фотографией, сделанной уже после развода и изображавшей Роуз и Кроули вместе с их дочерью, Кроули послал один экземпляр лорду Саль-весену, от которого зависело окончательное решение суда. Он даже посвятил судье эту тонкую книжку.

Развод никак не способствовал излечению Роуз от алко­голизма. В этом нет ничего удивительного, поскольку они по-прежнему жили вместе, когда Кроули был в Лондоне. К осени 1911 года, когда здоровье Роуз ещё больше ухуд­шилось, Кроули решил поместить её в психиатрическую клинику как больную слабоумием вследствие злоупотреб­ления алкоголем, поскольку лечение от алкогольной за­висимости ещё не было тогда распространено. 27 сен­тября Роуз был поставлен официальный диагноз, и она исчезла из жизни Кроули.

Когда Роуз наконец избавилась от слабоумия, вроде бы выздоровев, она вышла замуж за доктора Гормли, чья страсть к ней, казалось, нисколько не ослабела от вре­мени. Католику Гормли пришлось купить у Ватикана спе­циальное разрешение на брак с разведённой. Когда Кро­ули услышал об этом, то заметил, что ион, конечно, ино­гда расточительно обращался с деньгами, но никогда не тратил их настолько глупо. Однако Роуз не выздоровела. Она снова начала сильно пить и умерла в 1932 году от алкоголизма.

Отношения между Кроули и Джеральдом Келли, кото­рый старался прославиться как художник, были испорче­ны разводом Кроули и Роуз, а также отношением Кроули к преподобному Келли и его жене. Кроме того, резкое не­довольство Келли было вызвано тем, как Кроули обращал­ся с его сестрой. Несмотря на то что когда-то они вместе кутили и повесничали, Келли редко общался с Кроули, стал членом Королевской академии и придворным портрети-. стом. Кроули взволновал тот факт, что Келли прославил­ся: «Не могу выразить, насколько мне печально думать о молодой жизни, которая начиналась так многообещаю­ще, а теперь постепенно погружается в болото респекта­бельности. Конечно, это не значит, что когда-то он был способным художником, но для меня то, что случилось, почти также огорчительно, какеслибыон им был. Пото­му что он абсолютно загипнотизировал меня, внушив мне, что в нём что-то есть». В этих словах слышится непри­крытая досада. Ведь Келли добился признания, которого Кроули страстно желал. Кроули ещё и осуждал Келли: «Даже в телефонной книге он обозначен как художник,

1 в этом не было бы ничего претенциозного, если бы он не был недавно выбран членом Королевской академии, два ли можно упрекнуть его за этот постыдный посту-к. Он мужественно боролся. Даже в последний момент... он сделал последний отчаянный шаг, чтобы убедить весь мир, что он — художник, женившись на натурщице. Но эта уловка никого не одурачила. Его картины говорили сами а себя». В рукописи своей автобиографии Кроули излил обственную недоброжелательность по отношению к Кел­ли, сочинив такие вирши:

Картины Джеральда Келли невероятно талантливы;

Картины Джеральда Келли — это ручная работа. Каждая картинка рассказывает свою собственную историю, Каждая маленькая натурщица — единственная в своём роде!

Каждая картинка сделана по всем правилам: Джеральд Келли обучался этому в таком количестве школ. Джеральд Келли вкалывал, пока не приобрёл свой

характерный стиль. Джеральд К. — извини, сейчас меня стошнит.

Что касается Келли, то он был ещё более низкого мне­ния о Кроули. Джон Нэппер, работавший помощником Келли в 1930-х годах, рассказал биографу художника о том, как однажды Кроули явился в мастерскую Келли. «Д. К. бросил свои кисти, — вспоминал он, — и бросился вниз по лестнице. Снизу послышались звуки жестокой перебранки и крик, хлопнула входная дверь, и Д. К. во­шёл в мастерскую с видом драчливого петуха. Он был так взбешён, что в течение пяти минут почти не мог го­ворить». Вполне возможно, что Кроули явился к знаме­нитому художнику узнать, не даст ли он ему денег взай­мы. Кроули не испытывал смущения, внезапно объяв­ляясь у бывшего друга или знакомого, с которыми не виделся целые годы, чтобы выяснить, не найдётся ли у них для него несколько фунтов. Сомерсет Моэм, с ко­торым Кроули общался только в Париже, однажды полу­чил от него телеграмму. Там говорилось: «Пожалуйста, вышлите как можно скорее двадцать пять фунтов. Бого­матерь и я умираем от голода. Алистер Кроули». Позднее Моэм рассказывал: «Я не сделал этого, и он прожил ещё много позорных лет».