Основные литературоведческие дисциплины

Тема 1. Введение

Литература и литературность.

Границы художественной литературы еще более неопределенны, чем границы литературоведения, и в этой неопределенности заключается сама ее сущность. Граница литературы все время оспаривается, ее все время пытаются передвинуть в ту или иную сторону.

Затруднительными оказываются и попытки дать научное определение литературы, описать круг объектов, которые к ней относятся. "Литература — это вымышленное повествование", "литература — это изящная речь", "литература - это мышление в словесных образах": вот уже ряд определений, каждое из которых раскрывает нечто существенное, некую реальную сторону литературного факта, но все они не удовлетво­ряют критерию полноты, а порой и непротиво­речивости. Учитывая это, наиболее глубокие те­оретики литературы и искусства XX в. предло­жили переместить сам центр вопроса. P.O. Якобсон в начале 20-х годов выдвинул фор­мулу: "предметом теории литературы должна быть не литература, а литературность", т. е. та­кое качество текста, благодаря которому он при­знается принадлежащим к литературе. Литера­турность исторически переменчива: для одних текстов она концентрируется в чем-то одном, а для других — в другом. Такая подвижность кри­терия как раз и создает теоретическую предпо­сылку для борьбы вокруг литературы, для посто­янных попыток отнести то или иное явление к литературе или не-литературе.

Каковы же могут быть виды литературнос­ти, и нельзя ли все же придумать для нее какой-либо общий, постоянный критерий? Ж. Же-нетт, разрабатывая и интерпретируя якобсоновское понятие, предложил разграничивать два типа литературности — конститутивную и кон-диционалъную, литературность "по сущности" и литературность "по обстоятельствам ". Литература строится как область, имеющая центр и периферию. В центре располагаются тексты, которые всегда, у всех ответственных субъектов речи признаются литературными (не обязатель­но "хорошими"). На периферии же находятся тексты, которые могут оказаться литературны­ми в тех или иных обстоятельствах. Женетт опирается здесь на мысль Н. Гудмена, который, рассматривая эту проблему для искусства в це­лом, предложил заменить традиционный во­прос эстетики и искусствознания "What is art?" ("Что такое искусство?") — другим вопросом: "When is art?" ("Когда имеет место искусст­во?"), т. е. вместо того чтобы искать постоян­ную сущность искусства, предложил выяснять те обстоятельства и условия, при которых некий артефакт, текст, даже природный объект могут попасть в орбиту искусства. Если конститутив­ная литературность может быть определена та­кими критериями, как вымышленность текста и его организация по тем или иным формальным канонам (скажем, стихотворному), то кондициональная литературность образуется вследствие игры множества преходящих исторических фак­торов.

Итак, существуют все-таки некие признаки литературности, которые делают текст безусловно литературным, — другое дело, что они не вполне охватывают сферу литературы, являют­ся достаточным, но не необходимым условием принадлежности текста к этой сфере. Кроме правильных трагедий, сонетов и т. д., в литера­туре есть много текстов, которые не кодифици-рованы как устойчивые жанры, но к литературе тем не менее относятся. Тут начинается дейст­вие кондициональной литературности: одни и те же тексты в одних условиях воспринимаются как явления внехудожественные, а в других как художественные. Речи Цицерона против Катилины в момент своего произнесения были пря­мым политическим действием и создавались во­все не как самоценные художественные тексты. Но прошли века, события отошли в прошлое, Цицерон и Катилина начали восприниматься не столько как исторические деятели, сколько как участники некоторого риторического состя­зания, а речи Цицерона стали преподаваться как образец изящной и убедительной латинской речи. Произошел сдвиг в оценке текста: изна­чально нелитературный, этот текст обрел кондициональную литературность.

Подобные переходы могут иметь место на разных границах литературы: литературы и политики; литературы и быта (переписка). В рус­ской литературе первой трети XIX в. частные письма часто обретали литературную функцию — они распространялись, демонстрировались тре­тьим лицам, переписывались, собирались в сборники, иногда издавались именно как изящные тексты, задающие образец литературного стиля. С течением времени литературная функ­ция, литературность данного жанра исчезла: в литературе второй половины века даже самые значительные писательские письма (скажем, письма Толстого) уже не рассматриваются как факт собственно литературы — это окололитера­турный документ. Таким образом, "литератур­ный факт" постоянно меняет свои границы. В этой переменчивости границ литературы со­стоит ее жизнь — если бы эти границы зафикси­ровались, литература немедленно умерла бы от окостенения.

Еще одна важная граница, которая посто­янно смещается и этим смещением задает дина­мику литературного развития, — граница между высокой и низкой литературой. Ю.М. Лотман в статье «О содержании и структуре понятия "художественная литература"» показывает, что ли­тература никогда не может охватывать всю об­ласть словесного творчества — всегда есть неко­торая зона (включающая даже вымышленные, даже специально художественно обработанные тексты), которая будет рассматриваться общест­вом как не-литература. Исторически первым та­ким разрывом в целостности словесного твор­чества явилось разделение литературы и фольк­лора. Фольклор — это устное народное творче­ство, обладающее такими отличиями от литературы, как анонимность и массированная повторяемость (ориентированность на "язык", а не на "речь", в терминах лингвистики Ф. де Соссюра), что связано с устным, нефиксированным характером текстов: текст приходится часто повторять, чтобы он закрепился в памяти. С возникновением письменной литературы, ориентированной на оригинальность и личное авторство, фольклор не изгоняется совсем из художественной сферы, но оттесняется на пери­ферию художественной области. Такое отноше­ние к фольклору сохранялось очень долго, вплоть до его "возрождения" в культуре роман­тизма.

Попытку дать общее определение литературности предпринял Якобсон в статье "Линг­вистика и поэтика". Он применяет функцио­нальный подход: литературность — это поэтическая функция высказывания. Какие вообще бывают функции у высказывания и какое место среди них занимает функция поэтическая? Каждое словесное высказывание определяется наличием шести компонентов; в разных выска­зываниях они могут иметь разный вес — отсту­пать на задний план или получать господствую­щее положение.

В каждом высказывании должно быть по крайней мере два участника — тот, кто говорит, и тот, к кому обращаются (адресант и адресат). Чтобы высказывание дошло от адресанта к адре­сату, между ними должен быть контакт (грубо говоря, они должны слышать друг друга). Чтобы оно было понято, участникам коммуникации требуется также код, общий язык. Чтобы оно имело смысл, оно должно опираться на нечто ранее известное, т. е. вписываться в некоторый контекст (сумму общих знаний). И наконец, уже на этом фоне может состояться собственно сообщение, т. е. новая информация. Таковы шесть основных компонентов коммуникационного акта по Якобсону.

В соответствии со своими шестью компо­нентами высказывание может получать шесть разных функций, каждая из которых может ока­заться главной.

С адресантом связана экспрессивная функ­ция — она преобладает в высказываниях, прямо посвященных выражению чувств и состояний го­ворящего (например, междометия). С адресатом — функция конативная (побудительная); таковы формы императива и другие формы повелитель­ных высказываний. Установка на контакт обслуживается фатической функцией: на установление и проверку контакта ориентированы высказыва­ния типа "алло!", "вы меня слышите?".

Функция, нацеленная на код, называется метаязыковой, или металингвистической. Это функция проверки, установления, обогащения кода, которым пользуются собеседники. Она преобладает в тех высказываниях, где собесед­ники пытаются договориться о более точном по­нимании (например, "что это значит?"). Есть целые жанры, типы текстов, характеризующиеся абсолютным преобладанием этой функции, — учебник языка, словарь. Они говорят только о языке, в них внешняя реальность интересна лишь постольку, поскольку помогает объяснить слова. Всякое понимание есть непонимание — при каждом понимании собеседники всегда по­нимают, строго говоря, каждый свое, — и вот для сокращения этого непонимания использует­ся металингвистическая функция языка.

Самая распространенная, как считается, ос­новная функция языка направлена на контекст и называется, по Якобсону, референтивной. Ре­ферент — это та реальность, к которой отсыла­ют слова и фразы языка. Референтивное выска­зывание формирует у нас понятие о внешней действительности. Все повествования, объясне­ния (в той мере, в какой они касаются не слов, а вещей), большинство диалогов и т. д. характе­ризуются преобладанием этой функции. С ее помощью мы обогащаем наше знание о мире.

Последней функции не так легко найти ме­сто. Сообщение — это высказывание само по себе, не в отношении к содержательному зна­нию, которое оно прибавляет к контексту, но и не в связи с объяснением возможностей языка. Это сообщение как таковое. Функция, ориенти­рованная на такое чистое сообщение, как раз и называется у Якобсона поэтической. Поэтичес­кое высказывание — не что иное, как высказы­вание, ориентированное само на себя, на свое сообщение, т. е. на его форму. Внутритекстовые интенции преобладают в нем над внетекстовы­ми, это текст, замкнутый сам на себя.

В разных условиях одно и то же высказыва­ние может иметь разные функции — даже все шесть функций одновременно. Его можно по-разному читать. Типичный пример такого раз­ного подхода к тексту — фокусирование внима­ния либо на референтивной, либо на поэтичес­кой его функции: так, тексты кондициональной литературности могут читаться как практичес­кие сообщения, а могут — независимо от своих контекстуальных задач. Это и есть проблема содержания и формы как двух разных возможнос­тей фокусировки читательского внимания.

Как же практически работает поэтическая функция? У P.O. Якобсона есть статья, напи­санная по-английски и по-разному переводив­шаяся на русский язык, — один из вариантов перевода "Два аспекта языка и два типа афатических нарушений". Изучив клинические дан­ные об афазии, Якобсон выделил в ней два ви­да, при которых подавлению, угнетению под­вергается один из двух фундаментальных аспек­тов языковой деятельности — селекция и к омбинация. В каждый момент речевой деятель­ности говорящий имеет перед собой выбор между некоторым количеством языковых еди­ниц: звуков, фонем, морфем, слов и т. д. Такие в принципе взаимозаменимые (хотя и не всегда одинаковые по смыслу) элементы языка при­равниваются друг к другу — это и есть селекция. С другой стороны, отобранные элементы нужно размещать на временной оси языка, расставлять один за другим, — это и есть комбинация. Эле­менты, из которых осуществляется селекция, связаны между собой некоторой эквивалентно­стью, но реально не сочетаются между собой, мы держим их в уме и выбираем из них один, а остальные остаются "за кадром". Последова­тельно расставленные элементы на речевой оси тоже связаны между собой (синтаксическими отношениями и т. д.), но они соприсутствуют у нас на глазах. Языковая деятельность напоми­нает построение графика в двухмерных коорди­натах: каждая точка речи, с одной стороны, имеет определенное место в цепи речи, на оси комбинации, а с другой стороны, соотносится с некоторым количеством виртуальных элемен­тов, размещающихся на оси селекции. Эти оси называются также парадигматической и синтаг­матической. То, что мы реально произносим в речи, — это синтагмы, а то, из чего мы выбира­ем их элементы, — парадигмы.

Все эти термины — вовсе не литературовед­ческие. Это термины лингвистики. Какое же отношение все это имеет к проблеме литератур­ности? Дело в том, что при преобладании поэтической функции в высказывании ось селек­ции и ось комбинации оказываются в особом, нестандартном соотношении: ось селекции про­ецирует свой принцип эквивалентности на ось комбинации. Однородные, в принципе взаимо­заменяемые, виртуально соотнесенные элемен­ты расставляются друг за другом на оси комби­нации. Парадигма развертывается в синтагму. Пример — стихотворный ритм: все сильные эле­менты образуют одну парадигму, все слабые — другую, а поэт расставляет один за другим эле­менты парадигмы, делая ее очевидной в синтаг­матической развертке. Также и все рифмующи­еся слова образуют парадигму; когда они следу­ют в высказывании одно за другим, то в обыч­ном высказывании это может прозвучать комично — именно потому, что оно не нацеле­но на поэтическую функцию; когда же выска­зывание ориентировано само на себя, подоб­ный повтор будет воспринят как фактор худо­жественности.

Критерий Якобсона не всегда легко приме­нять на практике. То, что в случае версифика­ции или стилистики (допустим, нагнетание си­нонимов одного и того же слова в последова­тельном развитии речи) очевидно и бросается в глаза, гораздо труднее наблюдать в повествова­тельном сюжете или интертекстуальных связях. Тем не менее можно считать, что именно этот критерий задает сущность конститутивной ли­тературности, т. е. той литературности, которая изначально содержится в тексте, а не приписы­вается ему извне.

2. ЛИТЕРАТУРА ХУДОЖЕСТВЕННАЯ -род дискурсивной практики и формируемая этой практикой особая область культуры: сфера писательского творчества, т. е. письменной речевой деятельности (порождение текста), являющейся одновременно деятельностью эстетической (формирование эстетического объекта). Продукты этой деятельности характеризуются своей художественностью. В силу коренной семио-эстетической двуаспектности Л. х. как предмет поэтики принадлежит также сферам научного познания лингвистики и семиотики, с одной стороны, и эстетики - с другой. Проблематика этих дисциплин оказывает существенное влияние на определение границ Л. х.

С лингвистической т. з., художественной мыслится ｫречь, в которой присутствует установка на выражениеｻ (Томашевский), а принадлежность текста к Л. х. определяется наличием в нем особых ｫприемов превращения речи в поэтическое произведениеｻ (Якобсон). Согласно лингвопоэтической концепции Р. Якобсона, художественное высказывание ориентировано на себя самое, текст его самоцелен, не будучи средством для реализации каких-либо иных целей помимо самого текстопорождения. Этим, действительно, объясняется культурный статус Л. х. как высшей, наиболее совершенной формы речевой деятельности на данном языке. Однако тезис о самоцельности текстопорождения либо не приложим, напр., к романам Достоевского или Толстого, либо приложим к любому ｫфигуративномуｻ (небезразличному к своей форме) высказыванию. Данная научная традиция приводит к скепсису по поводу возможности четкого выделения Л. х. в составе культуры и к отказу от определения ее специфики (Тынянов, Тодоров, Фарино и др.). По мысли Ю.М. Лотмана, ｫлитература как динамическое целое не может быть описана в рамках какой-либо одной упорядоченностиｻ (Лотман, с. 35), поэтому ｫхудожественной литературой будет являться всякий словесный текст, который в пределах данной культуры способен реализовать эстетическую функциюｻ (Там же. С. 21).

Однако, с позиций философской эстетики, литературное произведение, как и всякое произведение искусства, не сводится к особого рода функционированию в обществе, но представляет собой интерсубъсктивную реальность эстетического объекта, ｫк которой устремляются интенциональные намерения творческих актов автора или перцептивных актовｻ читателя (Ингарден). Это реальность виртуального (нередко его упрощенно именуют вымышленным, ｫфикциональнымｻ) мира персонажей, который ｫнуждается в понимающем или узнающем сознанииｻ (Гартман). Впрочем, сведение специфики Л. х. к эстетичности, имеющей место и в иных областях культуры, также оставляет ее границы весьма зыбкими.

При равном учете обоих аспектов писательской деятельности эстетический объект мыслится как ｫархитектоническое заданиеｻ, реализуемое в процессе текстопорождения. Л. х. в этом случае может быть определена как искусство ｫнепрямого говоренияｻ (Бахтин), что принципиально отличает, например, романы в формах дневника, писем, мемуарных записок, автобиографии от аналогичных житейских текстов прямого, неусловного высказывания. Формулой ｫнепрямого говоренияｻ подразумеваются два принципиальных момента. 1) Художественное произведение никогда не говорит прямо о реальных фактах действительности (хотя писатель обычно в той или иной мере на них опирается); в состав эстетического объекта входят лишь виртуальные, вообразимые факты, смысл которых более глубок и емок, чем реальная значимость их аналогов в действительности, 2) В художественном тексте писатель никогда не высказывается от себя лично: автор как эстетический субъект произведения ｫоблекается в молчание. Но это молчание может принимать различные формы выраженияｻ (Бахтин. ЭСТ, с. 353). Поэтому ｫхудожественная литература говорит на особом языке, который надстраивается над естественным языком как вторичная системаｻ (Лотман. СХТ, с. 30), а фигура говорящего на естественном языке повествователя, рассказчика, лирического героя входит в состав эстетического объекта. Этот ｫособый языкｻ каждого литературного шедевра уникален (что не мешает говорить о ｫродственных языковых группахｻ произведений одного автора или одного жанра), а каждое его прочтение подобно высказыванию на этом языке (что предполагает достаточную меру овладения им).

Первый момент существенно объединяет Л. х. с изобразительными (живопись, скульптура), музыкальными (инструментальная музыка, пение) и зрелищными (театр, кино) видами искусства. Второй момент специфичен для искусства слова, которое пользуется знаковой системой естественного языка как своим материалом, тогда как материал живописи или музыки способен служить художнику знаками, но в исходном своем состоянии не представляет собой знаковой системы. Если эстетическая деятельность композитора состоит в том, чтобы в качестве виртуальной действительности ｫтворить слышимую жизньｻ (Б.В. Асафьев), а живописца и скульптора жизнь зримую, то писатель посредством вербализации своего воображения творит ментальную (мысленную) действительность. Читательское восприятие не сводится к актуализации значений слов внутренним зрением и актуализации звучания речи внутренним слухом, но осуществляется прежде всего как осмысление вторичной (художественной) значимости вербальных знаков; ｫздесь главное - смысл, по произвольному согласию вложенный в словаｻ (Гердер. с. 159). Благодаря исходной для писателя конвенциональности естественного языка Л. х. воздействует на читателя не прямой наглядностью, свойственной живописи, а ｫвпечатляющей ｫсилойｻ воображаемого предмета, благодаря которой он становится как бы зримым, но не соотносится читателем-зрителем с эмпирической действительностьюｻ (Тамарченко, с. 125). При этом вербальный знак обладает двоякой соотнесенностью: как с именуемым объектом, так и с именующим субъектом. Отсюда двоякая упорядоченность произведений Л. х.: объектная и субъектная организация текста (тогда как невербальный живописный текст ограничен первой, а музыкальный - второй).

Радикальная специфика Л. х. состоит в каждый раз уникальном и неразрывном единстве формы и содержания: в том особом соотношении объектно и субъектно огранизованного текста с архитектонически упорядоченным эстетическим объектом, при котором структура данного текста является единственно возможной для проявления в нем заданного эстетического объекта. При такой содержательности художественной формы любое изменение внешней, текстовой стороны произведения оказывается одновременно трансформацией его смысла художественного.

Это позволяет выдвинуть критерий предельной упорядоченности текста как важнейший специфический признак Л.х. Такой критерий позволяет отграничивать действительные произведения искусства слова от беллетристики (литературных явлений, формально принадлежащих к одному из жанров Л. х., но не принадлежащих к области искусства по своей сущности).

Исторически Л. х. возникает в античной культуре на основе бессознательно художественного устного словесного творчества (мифа и фольклора). Письменное закрепление эстетически значимых текстов за их собирателем и завершителем устной традиции (таким, как Гомер, напр.) ведет к формированию в культуре феномена личного авторства. Этот неотъемлемый атрибут Л. х. был поколеблен, но не отменен постструктуралистским лозунгом ｫсмерти автораｻ (Барт). Однако письменная культура может быть и лишена внутренней дифференциации на разносущностные сферы интеллектуальной деятельности. Такова была ближневосточная (библейская) словесность, где даже иносказательное (притчевое) текстопорождение было прямым говорением - ｫвсякий раз внутри жизненной ситуации, которая создана отнюдь не литературными интересамиｻ (Аверинцев, с. 211). Здесь произведения, как правило, или остаются анонимными, или соотносятся с фигурой не личного автора, но иерархически дистанцированного авторитета. Обычно синкретическая нерасчлененность гносеологических, этических, эстетических, юридических и т. п. задач такой словесности скрепляется религиозной сверхзадачей сакральногослужения.

В России Л. х. начинает утверждаться лишь во второй половине XVII в. - литературной деятельностью Симеона Полоцкого. Питаясь в XVIII в. достижениями западноевропейской Л. х., достигая исключительного расцвета и мирового значения в пушкинском и послепушкинском XIX в.. в XX столетии она переживает общий для всей европейской литературы кризис художественного сознания. Древнерусская литература была синкретической средневековой книжностью ближневосточного типа. Естественный культурно-исторический процесс зарождения Л. х., запечатленный древнерусской сагой ｫСлово о полку Игоревеｻ и некоторыми другими текстами, был прерываем идеологическими потребностями противостояния христианской культуры татаро-монгольскому господству, а позднее - уникальной исторической ситуацией эпохи Ивана Грозного (XVI в.). В средневековой Западной Европе также на протяжении многих веков доминировала словесность библейского типа, однако здесь античная традиция Л. х. никогда не прерывалась.

Строгое отграничение Л. х. от прочих дискурсивных практик принципиально важно, поскольку действительное и полноценное ее постижение осуществимо в категориях поэтики и эстетики, а не логики, этики, политики и т. д. Это, однако, не препятствует выявлению философской, религиозной, социально-политической и т. п. значимости адекватно понятого литературного произведения в современном ему или его интерпретатору историческом контексте.

Основные литературоведческие дисциплины

Литературоведение – система дисциплин, изучающих художественную литературу. Различают основные и вспомогательные литературоведческие дисциплины.

К основным литературоведческим дисциплинам относятся литературная критика, история литературы и теория литературы. Следует сразу же оговориться, что между этими тремя литературоведческими отраслями нет непроходимой границы, скорее, они взаимно дополняют друг друга.

Предмет литературной критики – литература современности, то есть свежие литературные факты, при рассмотрении которых упор делается на опыт их чтения; причем описывается, интерпретируется, оценивается смысл и эффект новых произведений с точки зрения читательского восприятия. Задача критика – привлечь внимание широких читательских масс к той или иной литературной новинке, сформировать определенное общественное мнение, повлиять на интуитивно вкусовое восприятие читателей. Как наиболее оперативный отклик на текущее состояние литературы, литературная критика обнажает те смысловые пласты произведения, которые тесно соотнесены с наиболее актуальными, злободневными проблемами современности.

Предметом истории литературы является «прошлое литературы как процесс или как один из моментов этого процесса» (Ю. Манн). В задачи историка литературы – входит обозначение основных тенденций поэтапного развития литературы (детерминированного философско-исторической картиной мира данной эпохи, общественно-политическими и социокультурными факторами); систематизация внутренних закономерностей литературного процесса на том или ином этапе (выявление превалирующих направлений, течений и художественных методов, жанровых и стилевых тенденций и т. д.). Важнейшей задачей историка литературы является реконструкция творческого пути писателей, участвующих в литературном процессе своего времени, выявление многомерных связей их с литературной эпохой, с предшествующей традицией и т. п.

Теория литературы – наука о художественной литературе как эстетическом феномене (виде искусства). Она изучает природу и общественную функцию литературы, исследует общие закономерности ее развития в контексте истории и культуры, выявляет системные принципы и приемы организации художественных произведений, разрабатывает методологию литературоведческого анализа.

С теорией литературы нередко отождествляется близкое по смыслу понятие поэтика. Но термин поэтика употребляетсяпреимущественнов более узком значении. Поэтикой называют раздел науки о литературе, изучающий содержательные художественные формы, то есть систему средств выражения художественного смысла в произведениях словесности.

Принято выделять три разновидности поэтики.

1. Общая поэтика вычленяет и систематизирует ритмико-фонетические, словесно-образные, композиционные элементы текста, с помощью которых формируется эстетическое впечатление от произведения.

2. Частная поэтика выявляет индивидуальную систему всех эстетически значимых средств в творчестве отдельного писателя или в отдельном произведении.

3. Историческая поэтика изучает эволюцию художественных систем или отдельных поэтических приемов, устанавливая генетические, универсально-типологические закономерности диахрониического развития литературы.

К вспомогательным литературоведческим дисциплинам относятся библиография и текстология, которые тесно связаны с историей и теорией литературы и составляют их источниковедческую базу.

Библиография –это отрасль научно-практической деятельности, основные задачикоторой – полная и систематизированная информация об изданиях художественной литературы и трудах по литературоведению; каталогизированное описание книг или статей для исследовательских нужд (а также вырабатывание методологии и технологии подобных описаний); составление библиографических указателей, пособий и каталогов (в том числе и компьютерных).

Текстология является научно-практической дисциплиной, занимающейся изучением рукописного наследия и подготовкой изданий литературных текстов. Основные задачи текстологии – изучение истории текста и его источников, датировка, атрибуция и установление канонического (основного) варианта (вариантов) текста, подготовка справочного аппарата и комментирование.

Многообразны связи теории литературы с другими гуманитарными дисциплинами. Так, одни из них служат методологической базой литературоведения (философия, эстетика, семиотика, герменевтика); другие близки теории литературы по предмету исследования и задачам (искусствознание, культурология, фольклористика, мифология); третьи – общей гуманитарной направленностью (история, психология, социология).

Тесная связь теории литературы с лингвистикой (языкознанием) обусловлена, во-первых, общим «материальным составом» предмета исследования («первоэлементом» литературы является язык); во-вторых, близостью семиотической (знаковой) структуры слова и художественного образа; в-третьих, общностью ряда функций (коммуникативной, гносеологической и др.) языка и литературы.

Двуединство литературоведения и лингвистики закреплено в терминологическом понятии филология, объединяющем эти гуманитарные дисциплины.