Русский, облаченный в металл

Сталью отливают его полотна. Благородной сталью праведного меча. Сталью широкого северного неба. Сталью метельных снегов, великих медленных рек и заповедных озер. Сталью высокого русского духа и непобедимой русской воли.

Студено и просторно в мирах Константина Васильева. И этот суровый и прекрасный простор прикасается своим целительным, испытующим холодом к душам нынешних русских, столь же непохожих на васильевских героев, как вода на вино.

И понятно, что мы, тонущие в “общечеловеческих ценностях”, в демократии, в порнографии, в нашествии наглых инородцев, наконец, просто в грязи, не выдерживаем стальных васильевских горизонтов, красоты духа и породы, и кричим: - Это не Русь! Это не русские! Это какой-то норманизм!

Мы трусим узнать себя в Васильеве, а Васильева - в себе.

Да, его творчество не отдает традиционными славянофильскими “онучами”. Не похожи его величавые персонажи на расхожие “разлюли-патриотические” образы, на простоватого мужичка с пресловутой лукавинкой в глазах или на платон-каратаевского “духоносца”. И уж тем более не похожи они на завсегдатаев вино-водочных отделов, на массовку ельцинских и зюгановских митингов или на постоянных зрителей “Поля чудес”. Васильев – это вызов и патриотическим штампам, и демократической дегенерации. С его полотен заявляет о себе какой-то неведомый нам русский: северный воин, герой, победитель судьбы. Непривычная васильевская нордическая Русь шире и глубже славянства – она пронизана реликтовыми токами арийства.

“Германизированные” васильевские персонажи несут в себе несравненно большую почвенность, чем шаблонно-лубочный, оскорбительный, годный разве что для резерваций “нового мирового порядка”, образ русского “ванька”-балалаечника. То, что “квасному” сознанию может показаться “нерусскостью”, на деле есть стремление художника приблизиться к нашему изначальному, утреннему арийскому первообразу. Дерзновенно-солнечная, грозовая, нордическая, провоцирующая красота героев Васильева – это попытка встряхнуть нынешнего “зачуханного” русского, показать ему, каким он может и должен быть. Вообще, Васильев – певец не столько прекрасного прошлого, сколько прекрасного, невиданного будущего, певец Возможности, новых национальных горизонтов. Не миф о прошлом, а миф о грядущем являет собой его творчество, солнечную мечту о новой невиданной России и, главное, о новом невиданном русском. Это подчеркнуто волевой, подчеркнуто героический тип, преодолевший характерную славянскую “разливанность”, бесформенность, имеющий вкус к форме и созидающий ее. Но призыв не только к новому русскому духу читается в полотнах Васильева. Классически-совершенная, лучезарно-арийская плоть васильевской Руси, еще не замутненная ни Чудью, ни Ордой, полемически обостренно напоминает сегодняшним русским об их породе (вижу, как морщатся “духовные” патриоты) – о вопросе, к сожалению, традиционно второстепенном в России и уж тем более в интернационалистском СССР (вспомним “коронную” реплику из известного фильма 30-х годов: “Рожайте любых, хоть беленьких, хоть черненьких, хоть в крапинку, хоть в полосочку!”).

“Это язычество! Это не христианство!” – клеймят Васильева «православные». Да, сплющенное неофитское сознание не вмещает и не смеет вместить в себя арийские координаты христианства, о которых давно пора говорить. Крещение не отсекло нас от арийства и не упразднило арийства – оно очистило, освятило и увенчало его. В лучшей своей части арийство предчуствовало Бога истинного, и не случайно, что свастика – знаковое выражение арийского духа – воспринята христианством. В христианстве арийство обретает себя. Пора, наконец, русскому православному сознанию открыть в себе зоревые просторы нашего арийского прошлого. Пора осмыслить Православие как Арийство.

И будто к нынешним вымороченным “христианам”, отрицателям васильевского нордизма, обращены слова ревнителя волевого, мощного, “героического христианства” – К.Победоносцева, холодно брошенные гуманисту Л.Толстому, хлопотавшему о помиловании убийц Александра II: “… я увидел, что Ваша вера одна, а моя и церковная – другая, и что наш Христос – не Ваш Христос. Своего я знаю мужем силы и истины, исцеляющем расслабленных, а в Вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления” (выделено мной-А.Ш.).

Новый великолепный русский грядет с полотен Васильева. Он не похож на неудачное порождение Федора Михайловича Достоевского – на пресного “всечеловека” из Пушкинской речи. Это не “всечеловеческий”, а всеарийский русский. В самом “названьи кратком “Русь” он слышит не имя заштатной речки Рось и прочую ерунду, а строгое, несущее в себе волевой наступательный импульс, северогерманское “rods” – “гребец”. И это не ущемляет его достоинства, как не ущемляло достоинство и самого Васильева, оставившего нам серию великолепных иллюстраций к “Нибелунгам”, которые были для него не менее родными, чем герои наших былин.

Вспомним летопись: “И сказал Олег: “Сшейте шелковые паруса для Руси и, а для славян холстинные”. И было так сделано. И повесил Олег свой щит на вратах в знак победы, и пошел прочь от Царьграда. И подняла Русь шелковые паруса, а славяне холстинные и разодрал их ветер…”

Пора само имя нашей страны осознать сызнова. Русь – не “березки”, не млеющая “синеокость”. Русь – это активное, наступательное, крутое, северно-арийское начало, столь характерное для Новгорода, Пскова, поморов.Это пафос первопроходцев, носителей огня, это “корабли, похожие на драконов и лебедей”. Пора окончательно утвердить в себе Север, Волю, Огонь, Русь. Пора окончательно стать Русью, и значит – разодрать ветхие “холстины” расхожих патриотических хороводно-балалаечных шаблонов, пугливой псевдоправославности, ходульного лжемонархизма, банальной чистоплюйской белогвардейщины. Пора прикончить в себе “славянщину” киселеобразной мечтательности, лени, женственности и “включить” нордический духовный вектор – вектор действия, экспансии, преодоления косной материи, вектор огненно-волевого формосозидания, воли к форме. Господь щедро одарил нас этой силой – свидетельство тому космический просторы Российской империи. Речь о том, что Ермак, изначально живущий в Русском человеке, должен отныне быть нашим главным, определяющим внутренним фактором. Отныне не будет дурацкой лукавинки в наших глазах, а только летящий стальной свет. Перефразируя Ницше, можно сказать, что историческая русскость, хрестоматийный, исторический русский, наконец, сама историческая, знакомая миру Россия – это ветхость, которую надо превозмочь – ради невиданного русского и невиданной еще России, ради новых далей, новых горизонтов. Русь не в прошлом, Русь в будущем. Не в прошлое, не к утраченной России должен быть обращен вектор патриотического сознания, а к новой, грядущей России, к “небывалому”. И Руси, и русскому человеку еще только предстоит состояться. Русский – это тот, кто будет, кто грядет. Настало время сделать решительный выбор: “славяне” мы или “Русь”, люди ветхие или люди будущего. Васильев – художник именно Руси, художник нашего Завтра, призыватель Нового Русского Человека.

Он уже близок, новый русский. Он грядет, облаченный в металл, и очистительный огонь у него за плечами. Он весь – приговор современному миру и живая антитеза ему. Он в силах удержать и потянуть мечущий молнии рычаг истории. Тебе, сын Света, носитель огня, святой агрессор, открывающий земли заново, тебе, прекрасный исполин Национальной революции, посвятил свою песнь Константин Васильев.

(«Атака» №12)

© Широпаев А.А.