Трансформация городской формы: информациональный город

Информационная эпоха возвещает новую городскую форму - информациональный город. Однако как индустриальный город не был всемирным повторением Манчестера, так и возникающий информациональный город не будет копировать Силиконовую долину, не говоря уж о Лос-Анджелесе. Однако, как и в индустриальную эру, несмотря на чрезвычайное разнообразие культурных и физических контекстов, в транскультурном развитии информационального города имеются общие фундаментальные черты. Я покажу, что благодаря природе нового общества, основанного на знании, организованного вокруг сетей и частично созданного из потоков, информациональный город является не формой, но процессом, процессом, который характеризуется структурным доминированием пространства потоков. Прежде чем развивать эту идею, необходимо, я полагаю, показать разнообразие возникающих в новый исторический период городских форм, чтобы противодействовать примитивному технологическому видению, когда на мир смотрят сквозь сетку бесконечных автомагистралей и оптико-волоконных сетей.

Последний фронтир Америки: пригороды

Образ гомогенного бесконечного пригородного / экс-городского пространства города будущего опровергается даже своим невольным образцом, Лос-Анджелесом, противоречивая сложность которого раскрыта в чудесной книге Майка Дэвиса "City of Quartz" 59. Однако к концу тысячелетия возникает мощная тенденция: вокруг американских метрополисов, на Западе и Юге, на Севере и Востоке волна за волной возникают пригороды. Джоэл Гарро подметил в своем журналистском рассказе о подъеме пригорода - Эдж Сити (Edge City), что эта пространственная модель в Америке повсюду имеет сходные черты, находясь в центре нового процесса урбанизации. Автор эмпирически описывает Эдж Сити сочетанием пяти критериев:

"Эдж Сити - это любое место, которое: а) имеет более пяти миллионов квадратных футов сдаваемой в аренду офисной площади - места работы в информационную эпоху; б) имеет шестьсот тысяч или более квадратных футов сдаваемой в аренду торговой площади;... в) имеет больше рабочих мест, чем спален; г) воспринимается населением, как единое целое; д) совершенно не походит на "сити", каким он был всего тридцать лет назад".

Автор рассказывает, что такие места растут как грибы вокруг Бостона, Нью- Джерси, Детройта, Атланты, Феникса, в Южной Калифорнии, в районе залива Сан-Франциско и Вашингтона. Это и территории для работы, и центры обслуживания, вокруг которых миля за милей простираются дома на одну семью со все боле плотной застройкой, где организуется "центральное положение" дома в частной жизни. Автор замечает, что эти экс-городские констелляции "связаны вместе не железными дорогами и линиями метро, но автомагистралями, скоростными магистралями и спутниковыми антеннами тридцати футов в диаметре. Характерный для них монумент - не конная статуя героя, но солнечные атриумы и тенистые вечнозеленые деревья во дворах штаб-квартир корпораций, центров здоровья и торговых центров. Новые урбанистические районы отмечены не пентхаузами старых городских богачей или лачугами старых городских бедняков, вместо этого характерное для них сооружение - это знаменитый изолированный дом на одну семью, пригородный дом, окруженный газоном, который сделал Америку цивилизацией, обладающей наилучшими жилищными условиями из всех, которые мир когда-либо знал".

Естественно, там, где Гарро видит неугомонный "дух фронтира", присущий американской культуре, всегда создающей новые формы жизни и пространства, Джеймс Говард Кунцлер видит господство достойной сожаления безликости, "географии нигде", вновь разжигая многолетний спор между сторонниками и противниками резкого отхода Америки от европейского наследия в сфере организации городского пространства. Однако для целей моего анализа я рассмотрю только два главных пункта этого спора.

Во-первых, развитие этих слабо связанных между собой экс-городских констелляций подчеркивает функциональную взаимозависимость различных единиц и процессов в данной городской системе, простирающейся на очень большие расстояния, минимизируя роль территориальной близости и максимизируя коммуникационные сети во всех их измерениях. В ядре американского Эдж Сити находятся потоки обмена.

Во-вторых, эта пространственная форма и в самом деле очень специфична именно для американского опыта. Ибо, как признает Гарро, она встроена в классическую структуру американской истории, всегда подталкивающей к бесконечным поискам "земли обетованной" и ее заселению. Хотя чрезвычайный динамизм этого поиска действительно помог построить одну из самых жизнеспособных наций в истории, это было сделано ценой возникновения (со временем) ошеломляющих социальных проблем и проблем окружающей среды. Каждая волна социального и физического эскапизма (например, бегство из городских центров, оставившее низшие общественные классы и этнические меньшинства запертыми в руинах) углубляла кризис американских городов и затрудняла управление чересчур растянутой инфраструктурой и подвергающимся чрезмерным стрессам обществом. Если строительство тюрем, арендуемых частными компаниями ("jails-for-rent") в Западном Техасе, не считать благим процессом, дополняющим сокращение социальных и физических инвестиций в центры американских городов, fuite en avant ("бегство вперед") американской культуры и пространства, по-видимому, дойдет до предела, т. е. до отказа смотреть в лицо неприятной реальности. Таким образом, профиль американского информационального города представлен не только феноменом Эдж Сити, но и отношением между быстрым развитием новых "экс-городских" районов, упадком городских центров и старением искусственной пригородной среды.

Европейские города вошли в информационную эпоху по другому пути пространственной перестройки, связанному с их историческим наследием, хотя они столкнулись с новыми проблемами, не всегда резко отличающимися от проблем, возникающих в американском контексте.

Увядающий шарм европейских городов

Новая городская динамика крупных европейских метрополисов в 1990-х годах характеризуется несколькими тенденциями.

Деловой центр является, как и в Америке, экономическим двигателем города, встроенным в сеть глобальной экономики. Деловой центр состоит из инфраструктуры телекоммуникаций, коммуникаций, развитых услуг и офисного пространства, опирающейся на создающие технологию центры и учебные институты. Он процветает благодаря обработке информации и контрольным функциям. Они обычно дополняются туризмом, аэропортами и дальними скоростными магистралями - это узел сети, связывающей между собой метрополисы. Таким образом, деловой центр существует не сам по себе, но благодаря своим связям с другими эквивалентными узлами, организованными в сети, которая и формирует узел как реальную целостность управления, инноваций и работы.

Новая менеджерская технократическая и политическая элита создает закрытые для посторонних пространства, столь же изолированные и удаленные от города в целом, как буржуазные кварталы индустриального общества. Но из-за того, что профессиональный класс больше, они создаются во много большем масштабе. В большинстве европейских городов (Париж, Рим, Мадрид, Амстердам), в отличие от Америки - если мы исключим Нью-Йорк, самый неамериканский из городов США, - замкнутые жилые кварталы имеют тенденцию присваивать городскую культуру и историю, размещаясь в восстановленных или хорошо сохранившихся районах городского центра. Этим они подчеркивают факт, что когда господство четко установлено и подкреплено силой (в отличие от Америки нуворишей), элите не нужно отправляться в пригородную ссылку, чтобы убежать от простонародья. Однако в случае Соединенного Королевства, где ностальгия по жизни дворянства в сельской местности выражается в строительстве дорогих резиденций в избранных пригородах метрополисов, а иногда в урбанизации очаровательных исторических деревень в окрестностях крупных городов, эта тенденция ограничена.

Пригородный мир европейских городов социально диверсифицирован. Пространство его сегментировано в различных периферийных районах вокруг центрального города.

Имеются традиционные рабочие пригороды, часто организованные вокруг больших государственных многоквартирных жилых массивов, позже перешедших в собственность частных владельцев. Есть новые городки, французские, британские или шведские, где живет более молодое население, принадлежащее к средним классам, возраст которого затрудняет им проникновение на жилищный рынок городского центра. Имеются также периферийные гетто более старых государственных жилых массивов, примером которых является парижский La Coumeuve, где живут новые иммигранты и рабочие, лишенные "права на город". В европейских городах пригороды являются также местом сосредоточения как традиционного промышленного производства, так и новых высокотехнологичных отраслей, которые размещаются в новейших и с точки зрения окружающей среды наиболее привлекательных периферийных районах метрополиса, достаточно близко к коммуникационным центрам, но в удалении от старых индустриальных районов.

Центры городов до сих пор формируются их историей. Так, традиционные рабочие кварталы, населенные чаще работниками сферы услуг, составляют особое пространство. Оно наиболее уязвимо и потому становится полем битвы между представителями бизнеса и среднего класса, предпринимающими попытки перестройки, и вторжением контркультур (в Амстердаме, Копенгагене, Берлине), пытающихся присвоить "полезную ценность" (use value) города. Поэтому они часто становятся оборонительными анклавами для рабочих, которым не за что бороться, кроме своих домов. Одновременно они являются значимыми соседскими общинами и вероятными бастионами ксенофобии и местного патриотизма.

Новый профессиональный средний класс в Европе разрывается между стремлением к мирному комфорту скучных пригородов и притягательностью лихорадочной и часто слишком дорогой жизни в городе. Компромисс между разными пространственными структурами работы в семьях, где работают оба супруга, часто определяет местоположение семейного дома.

Центральная часть города и в Европе тоже является средоточием иммигрантских гетто, однако, в отличие от американских гетто, большинство этих районов не настолько экономически обездолены, поскольку проживающие там иммигранты - обычно рабочие с крепкими семейными связями, которые могут рассчитывать на очень сильную поддержку. Благодаря этому европейские гетто представляют собой семейно ориентированные общины, которые едва ли будут затоплены уличной преступностью. В этом отношении Англия снова кажется исключением. Некоторые населенные этническими меньшинствами кварталы в Лондоне (например, Тауэр Хамлетс или Хэкни) ближе к американским гетто, чем к парижскому La Goute d'Or. Парадоксально, но именно в центральных районах европейских городов, где расположены административные здания и увеселительные заведения, будь то во Франкфурте или в Барселоне, демонстрирует себя городская мар-гинальность. Ее тотальная оккупация наиболее оживленных улиц и узлов общественного транспорта есть стратегия выживания, предназначенная для того, чтобы быть на виду, чтобы люди могли добиться внимания общественности, когда речь идет о получении благотворительной помощи либо обычном полицейском надзоре; или заняться частным бизнесом, будь то торговля наркотиками или проституция.

В главных европейских метрополисах обрисованная мной городская структура варьирует в зависимости от их дифференциальных ролей в европейской сети городов. С одной стороны, чем ниже их положение в новой информациональной сети, тем труднее им уйти от индустриальной стадии и тем более традиционной будет их городская структура, где старые установившиеся соседские общины и торговые кварталы играют в динамике города определяющую роль. С другой стороны, чем выше их положение в новой конкурентной структуре европейской экономики, тем значимее будет роль развитых услуг в деловом районе и тем интенсивнее пойдет реконструкция городского пространства.

Решающим фактором в новых урбанистических процессах в Европе и повсюду является то, что городское пространство все больше дифференцируется в социальном отношении, одновременно становясь функционально взаимосвязанным, независимо от физической близости. Отсюда следует, что символическое значение, размещение функций и социальное присвоение пространства на территории метрополиса отделяются друг от друга. Эта тенденция лежит в основе самой важной трансформации городских форм в мире, проявляющейся с особой силой в новых индустриальных регионах: подъема мегаполисов.

Урбанизация в третьем тысячелетии: мегаполисы

Новая глобальная экономика и возникающее информациональное общество действительно имеют новую пространственную форму, которая развивается в разных социальных и географических контекстах, - мегаполисы68. Мегаполисы представляют собой очень большие агломерации людей. Все мегаполисы (13 - по классификации ООН) имели в 1992 г. населения свыше 10 млн. человек, а в четырех из них в 2010 г. население, по прогнозам, намного превысит 20 млн. Но не размер является их определяющей чертой, а то, что они служат узлами глобальной экономики, концентрирующими административные, производственные и менеджерские высшие функции на всей планете; контроль средств массовой информации; реальную политику силы и символическую способность создавать и распространять сообщения. Они имеют названия, по большей части чуждые господствующей пока европейско-североамериканской культурной матрице:

Токио, Сан-Паулу, Нью-Йорк, Сьюдад де Мехико, Шанхай, Бомбей, Лос-Анджелес, Буэнос-Айрес, Сеул, Пекин, Рио-де-Жанейро, Калькутта, Осака. В дополнение к ним Москва, Джакарта, Каир, Нью-Дели, Лондон, Париж, Лагос, Дакка, Карачи, Тяньцзинь и, возможно, некоторые другие фактически тоже члены клуба69. Не все из них (например, Дакка или Лагос) являются доминирующими центрами глобальной экономики, но они связывают с этой глобальной системой большие сегменты населения. Они также служат своеобразным магнитом для целых стран или больших регионов, где они расположены. Мегаполисы должны рассматриваться не только по размерам, но и по силе их притяжения в ведущих регионах мира. Так, Гонконг есть не просто шестимиллионный город, а Гуанчжоу - не просто скопление 6,5 млн. человек; возникает мегаполис с населением от 40 до 50 млн. человек, связывающий Гонконг, Шенчжень, Гуанчжоу, Чжухай, Макао и маленькие городки дельты Жемчужной реки (я покажу это подробнее ниже). Мегаполисы отчетливо выражают глобальную экономику, связывают между собой информационные сети и концентрируют власть в мире, но они являются также местами сосредоточения всех тех сегментов населения, которые борются за выживание, а также и тех групп, которые хотят сделать видимой свою обездоленность, чтобы не умереть отверженными в областях, обойденных информационными сетями. Мегаполисы концентрируют лучшее и худшее, от новаторов и сил будущего до людей структурно ненужных, готовых продать свою ненужность или заставить других платить за нее. Однако наиболее значительным фактом, касающимся мегаполисов, является то, что вовне они связаны с глобальными сетями и глобальными сегментами их собственных стран, в то время как внутри страны они исключают (из глобальных сетей) местные популяции, которые являются либо функционально ненужными. либо социально подрывными. Я утверждаю, что это так же истинно в отношении Нью-Йорка, как и в отношении Мехико или Джакарты. Именно эта отличительная черта глобальной "включенности" и локальной "исключенности", физической и социальной, делает мегаполисы новой городской формой. Эта форма характеризуется функциональными связями, которые она устанавливает на обширных территориях, но при крайне пестрых структурах землепользования на этих территориях. Функциональные и социальные иерархии мегаполисов пространственно размыты и перемешаны, организованы в укрепленных лагерях и испещрены нежелательными "заплатами" в самых неожиданных местах. Мегаполисы - это полные разрывов констелляции пространственных фрагментов, функциональных кусков и социальных сегментов.

Для иллюстрации сошлюсь на создающийся ныне мегаполис, которого еще даже нет на карте, но я должен сказать, не впадая в футурологию, что он будет одним из самых выдающихся индустриальных, деловых и культурных центров XXI в. Региональная система этого мегаполиса объединяет Гонконг, Шенчжень, Гуанчжоу, дельту Жемчужной реки. Макао и Чжухай.

Взглянем на сверхурбанистическое будущее этого создающегося мегаполиса. В 1995 г. эта пространственная система, еще не имея названия, охватила территорию свыше 50 000 кв.км с общим населением от 40 млн. до 50 млн. человек, в зависимости от того, где провести границы. Ее единицы, рассеянные посреди сельского ландшафта, были функционально связаны на повседневной основе и сообщались между собой через многообразную транспортную систему - железные дороги, автострады, сельские дороги, суда на воздушной подушке, лодки и самолеты. Строились новые автомагистрали, железная дорога была полностью электрифицирована и проложена вторая колея. Строилась телекоммуникационная система с волоконной оптикой, связывающая все центры области между собой и с остальным миром, главным образом через наземные станции и сотовую телефонную связь. Пять новых аэропортов с проектной пропускной способностью около 150 млн. пассажиров в год строились в Гонконге, Макао, Шенчжене, Чжухае и Гуанчжоу. Были также построены новые контейнерные порты в Северном Лантау (Гонконг), Янътьяне (Шенчжень), Гаоляне (Чжухай), Хуанпо (Гуанчжоу) и Макао, составляя вместе крупнейшее скопление портовых мощностей в мире. Сердцевиной такого потрясающего развития являются три взаимосвязанных явления.

1. Экономическая трансформация Китая и его связь с глобальной экономикой и с Гонконгом, одним из узловых пунктов такой связи. Так, в 1981-1991 гг. ВВП провинции Гуандун возрастал в реальном выражении на 12,8% в год. Инвесторы, базирующиеся в Гонконге, к концу 1993 г. инвестировали в Китай 40 млрд. долл. США, что составляло Уз общего объема прямых иностранных инвестиций. В то же время для Гонконга Китай был крупнейшим иностранным инвестором, вкладывающим около 25 млрд. долл. в год (по сравнению с японскими 12,7 млрд. долл.). Управление этими потоками капитала зависело от деловых трансакций, проводимых в различных единицах системы мегаполиса и между ними. Таким образом, Гуанчжоу был практически связующим пунктом между гонконгским бизнесом и местными правительствами и предприятиями не только в провинции Гуандун, но и во внутреннем Китае.

2. Перестройка экономической базы Гонконга в 1990-х годах привела к резкому сокращению традиционной производственной базы города за счет роста занятости в развитых услугах. Так, число производственных рабочих в Гонконге уменьшилось с 837 тыс. в 1988 г. до 484 тыс. в 1993 г., в то время как число занятых в торговом и деловом секторах возросло за тот же период с 947 тыс. до 1,3 млн. человек. Гонконг развивал свои функции в качестве глобального делового центра.

3. Однако гонконгские производственно-экспортные мощности не снизились: они просто изменили свою индустриальную организацию и пространственное размещение. Примерно за 10 лет, между серединой 1980-х и серединой 1990-х годов, промышленники Гонконга инициировали в маленьких городках дельты Жемчужной реки один из самых масштабных процессов индустриализации в истории человечества. К концу 1994 г. гонконгские инвесторы, часто используя семейные и деревенские связи, создали в дельте 10 000 совместных предприятий и 20 000 обрабатывающих фабрик, на которых работало, по разным оценкам, около 6 млн. рабочих. Большая часть этой популяции, проживающая в общежитиях компаний в полусельских районах, пришла из окружающих провинций через границы Гуандуна. Эта гигантская индустриальная система ежедневно управлялась многослойной менеджерской структурой, базирующейся в Гонконге, менеджеры которой регулярно ездили в Гуанчжоу, а за производством в сельской местности наблюдали местные менеджеры. Материалы, технологии и менеджеры присылались из Гонконга и Шенчженя, а готовые товары обычно экспортировались через Гонконг, причем стоимость их фактически превосходила стоимость экспортной продукции, произведенной в самом Гонконге, хотя строительство новых контейнерных портов в Янътьяне и Гаоляне было нацелено на диверсификацию экспортных площадок.

Ускоренный процесс экспортоориентированной индустриализации и развития деловых связей между Китаем и глобальной экономикой привел к беспрецедентному урбанистическому взрыву. Население особой экономической зоны Шенчженя на границе с Гонконгом между 1982 и 1995 гг. выросло с нуля до 1,5 млн. жителей. Местные правительства во всей области, получив массу наличных денег от иностранных инвесторов китайского происхождения, приступили к осуществлению крупных инфраструктурных проектов, самым удивительным из которых (во время написания этой книги еще находившимся на стадии планирования) было решение местного правительства Чжухая построить 60-километровый мост над Южно-Китайским морем, чтобы связать Чжухай и Гонконг.

Южнокитайский метрополис, еще не вполне сложившийся, но уже вполне реальный, является новой пространственной формой. Это не традиционный мегалополис, идентифицированный Готтманом в 1960-х годах на северо-восточном побережье Соединенных Штатов. В отличие от этого классического случая, мегаполис Гонконг-Гуандун состоит не из физической конурбации городских/пригородных единиц при относительной функциональной автономии каждой из них. В экономическом, функциональном и социальном отношении он быстро становится взаимозависимым целым, и эта целостность еще укрепится после того, как Гонконг официально станет частью Китая в 1997 г., а Макао станет под китайский флаг в 1999 г. (Эти строки писались в 1996 г. - Прим. ред.) Но в области есть значительные пространственные пробелы, с сельскими поселениями, сельскохозяйственными землями, неразвитыми районами, разделяющими городские центры, с фабриками, рассеянными по всему региону. Внутренние связи в районе и необходимая связь всей системы с глобальной экономикой через множественные коммуникационные связи являются подлинным становым хребтом этой новой пространственной целостности. Потоки определяют пространственные формы и процессы. В каждом городе, в пределах каждой территории имеют место процессы сегрегации и сегментации, бесконечно разнообразные по структуре. Но такое сегментированное разнообразие зависит от функционального единства, отмеченного гигантскими техноемкими инфраструктурами, единственным пределом для которых кажется объем пресной воды, который регион еще может получить из района Восточной реки. Южнокитайский метрополис, очень смутно воспринимаемый в наше время большей частью мира, вероятно, станет самым представительным урбанистическим центром XXI в.

Нынешние тенденции указывают в направлении другого азиатского мегаполиса, мегаполиса еще большего масштаба, когда в начале XXI в. коридор Токио - Иокогама -Нагоя (будучи уже функциональным единством) будет связан с районом Осака - Кобе -Киото, создавая крупнейшую агломерацию в истории человечества не только по численности населения, но и по экономической и технологической мощи. Итак, несмотря на все социальные и урбанистические проблемы, несмотря на проблемы окружающей среды, мегаполисы будут по-прежнему расти, как по своему размеру, так и по привлекательности для размещения функций высшего уровня и для человеческого выбора. Экономическая греза о мелких квазисельских общинах будет задвинута исторической волной развития сверхгородов в контркультурную маргинальность. Это происходит потому, что мегаполисы являются:

а) центрами экономического, технологического и глобального динамизма в своих странах и в глобальном масштабе. Они реальные двигатели развития. Экономическая судьба их стран, будь то Соединенные Штаты или Китай, зависит от результатов работы мегаполисов, несмотря на идеологию мелких городков, еще распространенную в обеих странах;

б) центрами культурной и политической инновации;

в) связующими пунктами всех видов глобальных сетей. Интернет не может обойти мегаполисы: он зависит от телекоммуникаций и "телекоммуникаторов", расположенных в этих центрах.

Разумеется, некоторые факторы замедлят темп их роста. Это зависит от точности и эффективности политики, нацеленной на ограничение роста мегаполисов. Планирование семьи уже работает, несмотря на Ватикан, так что мы можем ожидать продолжения падения рождаемости, уже имеющего место. Политика регионального развития может оказаться способной диверсифицировать концентрацию рабочих мест и населения, переместив их в другие районы. Я предвижу крупномасштабные эпидемии и упадок социального контроля, которые сделают мегаполисы менее привлекательными. Однако в целом размеры и господство мегаполисов будут расти, поскольку они по-прежнему будут питаться населением, богатством, властью и новаторами из своего широкого окружения. Кроме того, они служат узловыми пунктами связи с глобальными сетями. Поэтому, в фундаментальном смысле, будущее человечества и страны каждого мегаполиса разыгрывается в эволюции этих территорий и в управлении ими. Мегаполисы являются узловыми пунктами и центрами власти новой пространственной формы/процесса информационной эпохи: пространства потоков.