Ловля на поддев

Эта оригинальная и весьма добычливая ловля возможна только в таких местах, где рыба собралась на зимовку в большом количестве. Такими зимними становищами служат обыкновенно более или менее глубокие устья побочных рек и речек, а также ключевые ямы.
Л овля на поддев, в сущности, то же багренье, которое до сих пор еще в большом употреблении в зимнее время по нижнему течению южнорусских рек. Разница только в том, что в первом случае стоящая в воде или мимоидущая рыба зацепляется за крючки, поддерживаемая в постепенном движении; во втором, ощупав или высмотрев рыбу подо льдом, поддевают ее багром, т. е. большим железным или стальным крюком, насаженным на длинное ратовище. Очевидно, поддевать можно преимущественно мелкую и среднюю рыбу, багром же только крупную рыбу, редко менее 3-х фунтов. В Средней России багренье почти неизвестно, но под Москвой, близ Мячкова, в устье Пахры, временем, преимущественно по перволедью, во время хода сюда рыбы из Москвы-реки на зимовку, забагривается довольно много крупной рыбы, преимущественно судаков, реже щук, налимов и разной белой рыбы (крупных язей, голавлей, шересперов). Здесь обыкновенно рыбу высматривают из проруби лежа на подстилке и чем-нибудь накрывшись, чтобы не отсвечивало.
В устье Пахры собирается на зимовку громадное количество ерша, уженье которого служит предметом особого промысла. Но среди зимы и в большие морозы ерш берет насадку (мотыля) очень плохо или не берет вовсе. В таком случае гораздо чаще удается вытащить ерша за бок, за кулачки (грудные перья) или за что придется, чем за рот. Поэтому когда клев ерша здесь прекратится, то начинают таскать его на крючки без насадки. Прежде ловили их на обыкновенные двойчатки (перекладинка из скрученных щетин с 2-мя поводками), но теперь вместо простых крючков стали навязывать к двойчаткам якорьки. Надо полагать, что мячковская ловля ершей на поддев дала мысль москворецким столичным охотникам попробовать этот же способ на яме, что у Большого Каменного моста, немного выше впадения Неглинки. Прежде (до 1887 г.) всю рыбу, собиравшуюся сюда на зимовку в огромном количестве, вылавливали неводами, но теперь неводная ловля в городском участке Москвы-реки запрещена, и вся москворецкая рыба составляет исключитель ное достояние рыболовов с удочками. В зиму 1887/88 года ловить на поддев начали слишком поздно, когда рыба уже поразошлась, но прошлою суровою зимою, с декабря по 15 марта, только на одной этой яме было взято на поддев не менее 500 пудов рыбы, которая почти вовсе не брала на насадку. За последнее время ловля на поддев значительно усовершенствовалась, особенно в этом году, начиная с крючков и кончая удильниками.
Ловля на поддев, как более грубая, требовала всегда более прочных снастей, чем обыкновенное зимнее уженье с насадкой. Вместо т. н. кобылок или колодок с коротким прутиком или китовым усом по необходимости употреблялись прочные и довольно длинные (до 2 арш.) можжевеловые удильники. Прочность и длина обуславливались сильными подсечками и большими размахами; в сильные морозы при подсечке переламывались не только кончики можжухи, но и самые шестики; кончики же из китового уса, даже толстые, ломались как стекло. На случай очень холодной погоды можно посоветовать обыкновенные можжевеловые шестики, употребляемые для ловли на донную в открытой воде, заменять обыкновенными хлыстами (т. е. камышом, оплетенным тонким кожаным ремешком), только пожестче. Хлысты эти не ломаются даже при 20-градусных морозах.
Лески для ловли на поддев должны быть очень крепки; как и всегда зимой, волосяные предпочтительнее шелковых, на которые скорее намерзает лед и которые чаще перерезаются острыми закраинами лунки. Лучше всего лески в 9–12 волос или даже больше, если есть очень крупная рыба.
Крючки для ловли на поддев самые удобные, конечно, тройные, т. е. якорьки, но в крайности они могут быть обыкновенными двойными, т. е. жерличными. Но москворецкие рыболовы, недовольные малым наружным, притом прямым, загибом продажных якорьков, стали приготовлять якорьки сами из самых острых английских крючков с длинными стержнями и с боковым загибом, причем спаивали их таким образом, чтобы 1-й крючок приходился выше 2-го, а 2-й выше тре тьего. Такой тройник необыкновенно цепок, и редкая рыба может избежать его при малейшем прикосновении. Количество якорьков на леске бывает различно, чаще всего их три: два привязано, т. ск., непосредственно (без поводков) к концам очень толстой перекладинки из щетины (иногда покрываемой для большей упругости лаком), а третий повыше, на самой леске. Перекладинки эти делают также из китового уса, колотого белого камыша (употребляемого для мебели), даже из тонкой медной проволоки. К средней перекладинке неподвижно прикрепляется более или менее тяжелое грузило, обыкновенно небольшая пуля (20 кал.).
Самая ловля очень проста, и успех ее зависит не столько от уменья, сколько от счастья. Ловят на одну или две удочки из двух смежных лунок, попеременно подергивая их гораздо более резкими толками и с большим размахом, чем при блеснении окуней. Если рыба стоит на осенней яме не густо, то чаще приходится задевать ее в то время, когда она начинает бродить, что бывает утром до п олудня и отчасти ночью. Замечено, что в теплую и тихую погоду ловля бывает удачнее, чем в холодную и ветреную. Рыба задевается за что попало, но чаще под горло, грудь и брюхо. Разумеется, она очень часто срывается и, если сильно ранена крючком, засыпает, так что много ее пропадает совершенно напрасно, почему ловля эта составляет скорее достояние промышленника, чем охотника.

Белуга
<Фрагмент>
<…>

Займемся теперь рассмотрением различных способов ловли этой замечательной рыбы, составляющей притом исключительное достояние России. Ограничимся, однако, наиболее оригинальными способами добывания белуги, подробно описанными в известном сочинении Данилевского «Описание уральского рыболовства».
Последняя, кроме неводов, ловится в еще большем количестве т. н. аханами, на кусовую снасть исключительно в море и, наконец, баграми во время зимней стоянки в реках. Багрение, вп рочем, употребляется только в р. Урале, где с давних времен все приспособлено к лову красной рыбы исключительно в реке, а не в море.
Ахан – не что иное, как обыкновенная ставная сеть, только с очень крупными ячеями – именно от 4–6 вершков «в лопатке», так что даже трехпудовые белуги не могли бы проскочить сквозь натянутую сеть. Вся сеть имеет в длину от 10–11 сажен, шириною в 8–20 ячей, смотря по глубине, для которой предназначается, и без поплавков и грузил. Аханы всегда устанавливаются подо льдом, и ловля ими начинается с того времени, как лед на море настолько окрепнет, что не представляет никакой опасности для езды. Это бывает почти всегда во 2-й половине декабря, но иногда море не замерзает и до середины января. Вообще же эта ловля продолжается около двух месяцев и кончается всегда к 1-му марта.
Установка аханов, как делаемая подо льдом, требует особых приемов, которые, впрочем, представляют большое сходство с приемами, употребляемыми пр и подледной ловле неводами. Сначала все аханы, число которых бывает весьма различно, иногда несколько десятков, расстилаются по льду в одну линию. Между каждою парою аханов кладут по камню в 4–5 ф. весом и по палке длиною около маховой сажени, называемой наслушкою. Затем прорубают круглые проруби около 1/2 аршина в диаметре по числу аханов и постепенно просовывают аханы под лед посредством длинного шеста, называемого прогоном, к заднему концу которого привязана т. н. прогонная веревка в 20–30 саж. длины. Прогон этот прогоняют под лед при помощи вил, т. н. сошила, непременно по линии направления прорубей; вместе с тем прогоняют и самый ахан, привязанный к прогонной веревке. Таким же образом прогоняется второй, третий, до тех пор, пока не пропустят под лед всех аханов, которые составляют ряд висячих сетей, как это видно из рисунка.
Ловля аханами исключительно употребляется уральскими казаками, которые соединяются в артели около 10 человек. В большинстве случаев ахан ы ставятся на глубине 5–6 сажен, где улов всегда бывает значительнее, чем на меньших глубинах. Ловля эта представляет, однако, значительные опасности и требует большой отваги и смелости: нередко огромные льдины, особенно перед приближением весны, откалываются от сплошной поверхности льда и носят с собой аханщиков по нескольку недель, так что им приходится кормиться мясом своих лошадей, а иногда из шкур их делать бурдюки, прикреплять к ним свои сани, из оглоблей делать весла и на этих особого рода судах достигать берега.
Весьма распространенная ловля белуги, и притом исключительно им принадлежащая, есть ловля на живодную, или кусовую, снасть. Как видно из рисунка, снаряд, употребляемый с этою целию, очень прост и не требует подробного описания. Насадкою служит обыкновенно вобла, т. е. каспийская плотва, вообще составляющая почти главную пищу этой прожорливой рыбы.
Рис. 1. Ловля аханами

Стерлядь
<Фрагмент>
<…>

Самоловная снасть, как известно, состоит из ряда крючков, привязанных к небольшим бечевкам, которые, в свою очередь, прикреплены к более или менее длинной бечевке, смотря по количес тву крючков (иногда несколько сот); крючки эти посредством поплавков и камней удерживаются в известном расстоянии от дна (4–6 вершков) так, чтобы плывущая рыба, проходя между крючками, зацепляла за какой-нибудь из них, а затем и за соседние. Заметим, впрочем, что стерлядь, почувствовав вонзившийся крючок, очень мало бьется и обыкновенно лежит очень смирно, почти не двигаясь, так что почти всегда имеет только одну, и то небольшую ранку. Вред от ловли самоловами, как и всегда, лежит не в самой снасти, а злоупотреблении ею – часто расположенных крючках, через что вылавливается громадное количество молодой стерляди и уменьшается количество крупной, ценность которых, как известно, возрастает далеко не пропорционально их весу и величине. Самая крупная стерлядь продается на месте от 20 до 50 p. c.; гигантские, полуторааршинные рыбы не имеют даже определенной стоимости, хотя, не в обиду сказано нашим гастрономам, и уступают во вкусу средним. Это только редкая диковинка.
В ысокая ценность крупной стерляди обуславливается как ее редкостью, так и трудностью сохранения и перевозки в главные места сбыта. Снулая стерлядь уже далеко не имеет своей настоящей стоимости, что зависит от того, что она очень быстро делается дряблою, скоро портится, а соленая или приготовленная впрок другим способом далеко уступает в этом отношении прочей красной рыбе. Мелкая же стерлядь, как живая, тем более снулая, имеет вовсе ничтожную ценность, так что в этом отношении ее превосходят многие другие породы окуневых и карповых рыб. В доказательство этой крайней дешевизны мелкой стерляди достаточно привести свидетельство проф. Овсянникова, которого, конечно, нельзя упрекнуть в том, что он приписывает маловажное значение стерляжьему промыслу: «Один из рыбаков, – говорит он, – продал рыбопромышленнику 10 000 живых стерлядей, конечно не крупных, за 10 руб.». Если мы даже будем считать, что каждая стерлядь была менее 4-х вершков и весила 1/10 фунта, то и тогда окажется, что пуд живых сте рлядок стоит менее 50 коп., а эту ценность имеет на Волге только мелкая частиковая, да вдобавок еще снулая или мороженая рыба.
При всей, быть может, исключительности этого факта он служит ярким опровержением распространенному мнению, что стерлядь играет весьма важную роль в волжских рыбных промыслах. Даже проф. Кесслер не избежал этого ложного убеждения. «Стерлядь в промышленном отношении бесспорно занимает первое место между рыбами Волги», – говорит он. Но стоит только принять соображение, нами сказанное, что крупная и непременно живая стерлядь составляет предмет роскоши, что снулая ценится дешевле прочей красной рыбы, что мелкая стерлядь продается за бесценок, – и для нас станет совершенно ясным, что эта рыба, по крайней мере в настоящую минуту [47 - По свидетельству Гримма, в Юрьевце недавно стали мариновать мелкую стерлядь. Весьма возможно, что этот способ приготовления впрок разовьется в будущем, но следует, однако, заметить, что было бы лучше, если б маринов алась не самая мелкая.], не имеет настоящей торговой ценности. Всякому понятно, что только та рыба будет иметь промышленное значение, которая имеет определенную, а не случайную ценность и которая легко сохраняется и заготовляется впрок. Подобно тому как заячий или беличий промысел имеет несравненно большую важность, чем соболий, так точно стерлядь стоит гораздо ниже не только прочей красной рыбы, но и многих других видов бели, и судак, лещ, речная сельдь, также тарань и вобла – в итоге каждая играют более важную роль, нежели стерлядь. Нам скажут, что наибольшая часть последней потребляется на месте, но ведь не одной же стерлядью питаются жители приволжских губерний! Вывоз представляет избыток, ту разность общей массы улова рыбы, которая образуется за вычетом местного потребления, не подчиняющегося никакой статистике, и для оценки торгового значения какой бы то ни было рыбы нам необходимо принять в основание именно этот избыток.
Обратимся теперь к искусственному ра зведению стерляди и посмотрим, может ли оно иметь какое-либо значение в практике. Разберем прежде всего, каким образом производится искусственное оплодотворение и вывод молоди, так как это, может статься, и пригодится любознательному читателю, тем более что основные правила искусственного рыбоводства одинаково приложимы для всех рыб.
Для того чтобы произвести искусственное оплодотворение рыбы, первое и главное условие заключается в том, чтобы достать самцов и самок со зрелыми половыми продуктами, которые вытекали бы при малейшем движении рыбы. Правило это всего более относится к стерляди и вообще осетровым рыбам, так как они, будучи пойманы с недозревшей икрой, ее не выметывают и икра подвергается совершенному изменению. Понятное дело, всего лучше производить оплодотворение икры на самом месте лова [48 - По Пельцаму, яички, добытые вечером из стерлядей, пойманных днем, имеют неправильную сегментацию, и через два дня содержимое принимает беловатый цвет и оказываетс я покрытым грибком (Saprolegnia monoica), который заражает и здоровые яйца. Икра же стерляди, переночевавшей в садке, вовсе не годится и выходит комками. У самцов молоки годны еще после двухдневного сиденья в садке. По наблюдениям Овсянникова, выпущенные молоки сохраняют свою плодотворную силу в течение суток, если их держат в сосуде (лучше узком) в тени и без воды.].
Самый процесс искусственного оплодотворения заключается в том, что в плоский сосуд с небольшим количеством воды или вовсе без нее (особенно для стерлядей) выпускают одновременно или последовательно одни за другим икру или молоки, причем необходимо соблюдать, чтобы икринки ложились в один ряд. Оплодотворенная икра приклеивается к стенкам сосуда, ее промывают свежею водою, которая уносит излишние молоки, слизь и неоплодотворенные яйца. Затем тарелки или другие плоские сосуды ставятся в более глубокие, которые наполняются водою и ставятся в тень или чулан. Воду в последних меняют один или два раза в день, сливая осторожно (лучше посредством сифона) старую и наливая так же осторожно свежую, возможно чистую или даже профильтрованную; испортившиеся яички, отличающиеся своим беловатым цветом, немедленно вынимаются при помощи пинцета. Перевозка икры совершается в банках, полных водой и плотно закрытых; еще лучше, если они помещены в другой сосуд или бурак и промежуток во избе жание скорого нагревания воды наполнять паклей, по временам смачиваемой.
Вышедшие мальки (через 4–8 дней) пересаживаются в другой сосуд, большего диаметра, напр. аквариум, с растениями, где по прошествии 12 дней после вылупления необходимо доставлять им различных мелких ракообразных, которых можно наловить в большом количестве в каждом пруду при помощи кисейного сачка. Иногда можно выклюнувшихся стерлядок выпускать прямо в бассейны, назначенные для заселения, но во всяком случае следует заметить, что они не могут жить в водах с иловатым дном.
Из сказанного нами легко усмотреть два немаловажных неудобства искусственного разведения стерляди, неудобства, не замечающегося у других рыб. Во-первых, из каждой самки получается лишь незначительное количество икры, а наибольшая часть последней уже не годится для оплодотворения; во-вторых, вследствие той же непрочности икры добывание самок представляется крайне затруднительным.
Поэ тому желающим разводить стерлядей в реках Петербургской и Московской губерний, чем ездить в Самару, Симбирск и прочие удаленные местности, гораздо выгоднее купить несколько живых стерлядей и пустить их в Неву или Москву-реку, где, впрочем, выпущенных стерлядей и без того бывает много. Если же они здесь не разводятся, то это означает или то, что они не находят себе выгодных условий для размножения, как в Неве [49 - Быть может, и эти стерляди уходят обратно в Волгу через каналы.], или же уходят в большую реку, как в Москве. Нам, собственно говоря, и негде разводить стерлядей, кроме Вислы и Немана.
Перейдем к прудам и озерам. Но здесь, во-первых, они, тем более каспийские селедки, которых проф. Овсянников также предлагает разводить в озерах, не разводятся. Сельдь – рыба проходная, а потому не может быть разведена и в больших озерах, в которые впадают реки, где стерлядь еще может размножаться. Но таких озер у нас немного, да и в них стерлядь давно бы размножилась (Лад ожское, Онежское), если бы нашла себе благоприятные условия. Остается, следовательно, сажать мальков в пруды и озера только для откармливания. Но это представляет на практике гораздо большие невыгоды, нежели пересаживание в озера-садки взрослых стерлядей, давным-давно известное всем рыбопромышленникам. Для последних всегда будет гораздо удобнее, легче и скорее перевести сотню или тысячу стерлядок в ближнее озеро, чем целый миллион оплодотворенных икринок, а этого результата не достиг и знаток этого дела проф. Овсянников, привезший только около 2000 икринок. Притом надо заметить, что если не желают кормить молодых стерлядок, то необходимо выпускать их в избранный бассейн, а нам известно, что они не могут жить иначе как на песке или камнях. А ежели требуется возможно большой прирост, то следует выбирать кормные, а следовательно, иловатые пруды и озера.
Итак, искусственное разведение стерлядей не может иметь у нас никакого практического значения. Скажем более: рацион ально только разведение рыбы в прудах, имеющее безусловно частный интерес; речное же, требующее по понятным причинам общественного или правительственного вмешательства, у нас еще немыслимо. Прежде всего следовало бы оградить молодь рыбы от истребления, а пород рыб у нас достаточно, вводить новые незачем, и достаточно выучиться сохранять прежние.
Да и вообще, все это так называемое искусственное разведение рыбы в практическом отношении не принесло ни на одну йоту пользы. Где те форели, которые шарлатан Коста, знаменитый французский ученый, прославившийся открытиями, ему не принадлежащими, обещал вместо куриц Генриха IV каждому французскому крестьянину? Какую пользу принесли Гюнингенское и прочие рыбоводные заведения, включая и наш Никольский завод? Достоверно известно, что ни во Франции, ни в России количество речных рыб с основания их не увеличилось, а уменьшалось по-прежнему.
Другое дело разведение прудовой и озерной рыбы. Но здесь искусстве нное оплодотворение и разведение есть вещь совершенно излишняя. Всякий согласится с тем, что гораздо легче поймать несколько карасей, окуней в ближайшем озере или реке, перевезти их живыми и выпустить туда, где хотят разводить их. Без сомнения, перевозка живой рыбы, особенно в холодное время года, требует гораздо меньшего знания, искусства и хлопот, чем искусственное оплодотворение. Перевозка травы и морд, облепленных оплодотворенной икрой, все-таки рациональнее последнего.
Итак, практическая польза, приносимая рыбоводными заведениями, хотя бы и самых ничтожных размеров, не имеет почти никакого практического значения. Польза, приносимая ими, есть польза чисто научная, так как благодаря им мы узнали историю развития многих рыб и условия их существования. Наконец, важный вопрос о помесях ждет от них своего разрешения.
Таким образом, жестоко обманываются те непрактические люди, которые ожидают громадных выгод как от рыборазводных заведений, так же как от акклиматизационных садов. Конечные результаты их ничтожны. Где, спрашивается, эти новые домашние животные, обещанные хвастливыми французами? Зоологические сады, так же как и эти рыбоводные заведения, приносят только невещественную пользу для государства, и в этом состоит их главная заслуга. Что же касается собственно нас, то прежде, чем заниматься разведением, нам надо выучиться еще сохранению нашей рыбы и нашей дичи, и прежде всего уважению к закону. Если в заповедных лесах Беловежа нещадно истребляют жалкие остатки вымирающего зубра и мясо и шкуры их продают за границу, если там, в случае надобности, уже покупаются дикие козы, если в запрещенное законом время продаются десятки тысяч пар дичи, то нам, конечно, приходится извинить бедняка, охотящегося в непоказанном месте в непоказанное время.

Хариус
<Фрагмент>
<…>

Весьма интересное и довольно подробное описание уженья хариус ов на Ангаре, близ Иркутска, дает нам Шведов. Ловля здесь начинается с наступлением теплых весенних дней, с конца апреля, когда на нижней стороне береговых камней появятся массы личинок одного вида сем. Perlidae (из сетчатокрылых насекомых), известных под названием липачей [50 - Вероятно, эти же насекомые называются здесь мерсовиками, так же как и хариусы, выметавшие икру и жадно на них набрасывающиеся.]. Ловля всего успешнее производится в ветреную погоду, когда липачи во множестве выбиваются водою из камней и привлекают к берегу рыбу. Насаживают на крючок штуки три живых липачей и забрасывают недалеко от берега на длинной (волос в 7) белой леске с довольно тяжелым грузилом и легким (?) поплавком вершка в 3–4 из тополя. Держа удилище, рыбак идет вниз по течению реки, пуская поплавок впереди себя – для того чтобы рыба не пугалась человека, – и следит за поплавком. Как только последний погрузится, он проворно подсекает и вытаскивает рыбу; затем возвращается назад и закидывает тем же пор ядком, так как по причине чрезвычайно быстрого течения нельзя оставаться на одном месте. В тихую погоду клева почти не бывает, ибо червячки смирно сидят в камнях и рыбе нет никакой поживы у берега. К тому же и вода тогда бывает очень прозрачна. Обыкновенно дожидаются, чтобы рыба подошла к берегу или отыскивают стаи. Уженье на липачей прекращается в конце мая, когда липачи превратятся (?) в крылатых насекомых. Добычливая ловля хариусов начинается снова только с конца (25-го) июля и продолжается до сентября. В это время ловят их на метляков, которые держатся на берегах Ангары массами. Насаживают по 3–4 метляка на маленький крючок без грузила, но с легким поплавочком, в 2-х четвертях от крючка, и идут вдоль берега, причем подсекают, как только увидят около насадки всплеск рыбы или самую рыбу.
Гораздо более подробные сведения имеются об уженьи хариуса в Западной Европе, где ловля его производится весьма разнообразными способами почти круглый год. В общем можно, впроче м, сказать, что ловля этой рыбы разделяется на ловлю поверху, на совершенных насекомых, и на ловлю на червя и различных личинок, причем на первых ловят в более теплое время года и поверху, без грузила, а на вторых преимущественно весною, осенью и отчасти зимою. Насадки здесь весьма разнообразны: из живых насекомых – различные двукрылые и сетчатокрылые, ночные бабочки, жучки и мелкие кузнечики; из искусственных – всевозможные небольшие искусственные мушки, те же, как и для форели, также искусственные кузнечики; затем красный, хорошо очищенный навозный червь, личинки ос, опарыш (личинка мясной мухи), гусеница капустной бабочки и многие другие насадки. На живца хариус за границей тоже, как у нас, берет редко, преимущественно крупный и позднею осенью и зимою, и только на гольяна. Необходимо заметить, что здесь принято за правило, во-первых, ловить хариуса сообразно сезону на такие насадки, которые в данное время могут ему попадаться в воде, а во-вторых, при обильном падении каких-либо насе комых в воду насаживать этих самых насекомых. Немецкие авторы (Moerbe) советуют при ловле хариусов на червей и личинок класть эту насадку на несколько часов в пахучую смесь из яичного желтка, шафрана, богородской травы и нескольких капель анисового масла.
Титульный лист журнала «Природа и охота», в котором публиковались произведения Л. П. Сабанеева на рыболовную тему