ГЛАВА 49 О хранении душевного ока от всего вредного для него

Спаситель мира сказал: светильник телу есть око. Светильником Спаситель наименовал сло­весную силу души человеческой, дух человека; те­лом наименовал Спаситель всю деятельность че­ловека и качество его, образующееся и зависящее от этой деятельности. Значение, подобное приве­денным словам Спасителя, имеют и следующие слова апостола: Сам же Бог мира да освятит вас совершенных во всем: и всесовершен ваш дух и душа и тело непорочно в пришествие Господа нашего Иисуса Христа да сохранится (1 Сол. ^”i2t). Дух упомянут, во-первых, по той причине, что непорочность и совершенство души и тела находятся в полной зависимости от духа. Дух, или словесная сила, есть высшая способность души человеческой, которою она отличается от души; животных, называемых по неимению этой способности бессловесными⁷⁶⁹. Егда убо око твое просто будет, то есть когда словесная сила бу­дет чужда смешения и общения с грехом и сата­ною, тогда все тело твое светло будет, то есть деятельность твоя будет правильной, а качеством твоим будет святость: егда же лукаво будет, и тело твое темно. Блюди убо, егда свет, иже в тебе, тма есть (Лк. 11:34,35). Блюди, чтоб твой дух, который есть твой естественный свет и источник света для твоей жизни, не сделался тьмою и источником тьмы. Это око делается лукавым от усвоения себе лжи. Последствием такого ус­воения бывает неправильная деятельность, а ка­чеством — состояние самообольщения и грехов­ности. От приятия ложных мыслей ум растлева­ется, совесть теряет верность в своих указаниях, все духовные ощущения сердца также заража­ются неправильностью и греховностью. Человек делается непотребным, врагом своего спасения, убийцею души своей, врагом Божиим. Священ­ное Писание, паче же Святой Дух, живущий в Писании и глаголющий Писанием, изрекает про­тив таких человеков следующее определение; Человецы растлении умом, и неискусни в вере (2 Тим. 3:8), то есть человеки, растленные умом, вполне чужды веры. Человеку, растленному умом, никак невозможно быть причастником веры: у него место веры уже занято лжеименным разу­мом, и слово крестное служит для него предме­том или соблазна, или насмешки, как видим это на современных Богочеловеку иудеях (1 Кор. 1:18). Растление ума всегда сопряжено с растле­нием прочих духовных свойств, почему растле­ние ума и растление духа имеют тождественное значение по своему последствию. Принятием лжеучения, или ложных мыслей о Боге, искаже­нием откровенного Богом догматического и нравственного учения при посредстве лжеучения совершается растление духа человеческого, и че­ловек соделывается сыном диавола (Ин. 8:44); но и собеседованием и смешением с помыслами, принадлежащими области сатанинской, без ус­воения их себе, созерцанием мыслей и мечтаний, приносимых демонами, повреждается душевное око. Зрительная сила его утрачивает в некоторой степени, сообразно степени общения с сатаною, свою правильность и чистоту. Преподобный Исихий Иерусалимский говорит: “Как мы вредим себе, смотря на вредное чувственными глазами, так вредим себе, смотря на вредное умом”⁷⁷⁰. По этой причине должно обращать особенное вни­мание на хранение душевного ока и особенно заботиться о хранении душевного ока, чтоб оно не повредилось, чтоб болезненное состояние его не сделалось причиною нашей душепогибели. В пример того, как испорченное душевное око действует вредно на наше спасение, приведем ни­жеследующее, виденное нами на опыте: некото­рые начитались романов, по ним настроили свой ум и сердце; впоследствии и, пораженные какою-либо превратностью жизни, или по собственно­му внутреннему, проснувшемуся влечению, или даже по мановению милости Божией эти люди захотели проводить жизнь благочестивую. Тогда-то обнаруживалось гибельное действие настрое­ния, полученного предшествовавшим чтением. Навык к наслаждению сладострастием постоян­но отвлекал их от чувства покаяния и вводил в самый подвиг наслаждение сладострастием, столь мерзостное пред Богом, соделывающее душу человека неприступною для Святого Духа, удобоприступною для сатаны, обителью его. С особенною ясностью это заметно на женском поле. Те женщины, которые читали много рома­нов, потом предались набожности и даже под­вижничеству, наиболее хотят, чтоб их новая жизнь была также романом; они хотят быть по настрое­нию души любовницами! Хотят: потому что воля, поврежденная неправильным употреблением ее, влечет их насильно к усвоившемуся сладострас­тию, а ум, ослабленный помраченный, развращен­ный, плененный мыслями, сообщенными чтени­ем, не имеет ни силы, ни способности руковод­ствовать волею и удерживать ее от неправильно­го стремления. Напитанные чтением романов весьма способны к самообольщению и к бесовс­кой прелести как стяжавшие вкус к наслаждению сладострастием, которое может действовать не только грубым, но и самым утонченным образом, непонятным и неприметным для человека, еще не свергнувшая с себя ига страстей. Некоторый инок, во время своей мирской жизни, не зная, какие благоразумие и осмотрительность долж­ны быть наблюдаемы при подвержении души впечатлениям, остающимся жить в ней, прочи­тал из пустого любопытства некоторые сочине­ния, составленные против христианской веры. Когда он вступил в монастырь и возложил на себя разумный иноческий подвиг, полученные впечат­ления начали обнаруживать свое присутствие в душе помыслами сомнения, недоумении, хулы, доказывая тем, что душевное око засорилось об­щением с мыслями из области сатаны.,

Святой апостол Павел сказал: храм Божий бете, и Дух Божий живет в вас. Аще кто Божий xpa^t растлит, растлит сего Бог: храм бо Бо­жий свят есть, иже есте вы. Прославите убо Бога в телесех ваших и в душах ваших, яже суть Божия (1 Кор. 3.' 16,17; 5:20). Хотя и тела наши суть храм Божий, но по преимуществу составляют собою храм Божий наша словесная сила, наш дух, наши ум и сердце. Под именем сердца разуме­ются все ощущения духа. Когда ум и сердце соделаются обителью Бога, а они-то первоначаль­но и делаются Его обителью, тогда естественно делаются Его обителью и душа, и тело, как впол­не зависящие от ума и сердца. Растлевается храм Божий, когда тело впадает в чувственный блуд; растлевается храм Божий, когда ум и сердце всту­пят, в прелюбодейное общение с сатаною при­надлежащими ему мыслями и ощущениями. Слова: растлит того Бог значит, что Бог отсту­пит от человека, растлившего в себе храм Божий, соделавшего себя не способным для жительства 8 себе Бога. Последствия такого отступления из­вестны: смерть души, начинающаяся во време­ни, и погребение в темницах ада в вечности. Рас­тлевается дух человека, поражается слепотой и мраком, как мы уже сказали, принятием лжеуче­ния, учения, исходящего от мира и сатаны, уче­ния, противного откровенному Божественному учению, учению Христову, учению Вселенской и Восточной Церкви. Лжеучением признаются сле­дующие учения: учение, отвергающее бытие Бога, или атеизм, учение, отвергающее Христа и хрис­тианство, признающее бытие Бога, но отвергаю­щее все отношения между Богом и человеками, или деизм; учения, не отвергающие прямо хрис­тианства, но искажающие Богооткровенное уче­ние произвольным, человеческим, богохульным учением, которым уничтожается сущность хри­стианства, каковы все ереси; учения, не отверга­ющие прямо христианства, но отвергающие дела веры или нравственное евангельское и церков­ное предание, приемлющие деятельность язычес­кую, этим умерщвляющие веру и уничтожающие сущность христианства. Таков наиболее и совре­менный прогресс, или преуспеяние в безнрав­ственности и в совершенном неведении христи­анства, а следовательно, в совершенном удалении и отчуждении от Бога. Не растлевается оконча­тельно храм Божий, но оскверняется, не пора­жается око душевною слепотою, но повреждается, приемлет более или менее значительную язву, когда инок прочитает безнравственную или еретическую книгу, посетит безнравственное или неблагочестивое общество, подвергнет себя вли­янию греховных соблазнов, когда побеседует с греховными помыслами и усладится ими, когда дозволит себе увлечение каким-либо обычаем мира, каковы все мирские игры и увеселения. Если же инок укоснит во всем этом и оправдает свое увлечение, вместо того чтоб сознаться и рас­каяться в нем, то впадает в величайшее душев­ное бедствие. Он повреждает самое начало свое­го существа — словесную силу, свой дух, свой ум и сердце. Надо хранить душевное око, и хранить. Все, что ни сделаем вне евангельского учения и законоположения, непременно произведет на нас вредное впечатление. Каждое дело, слово и помышление, как благое, так и злое, непремен­но кладет на нас соответствующую себе печать. Надо это знать и знать.

ГЛАВА 50 О покаянии и плаче

Начиная предлагать возлюбленным братиям наши убогие советы, мы сказали, что монашество есть не что иное, как обязательство с точностию исполнять евангельские заповеди, что монашес­кая жизнь есть не что иное, как жизнь по еван­гельским заповедям, где бы она ни проводилась, среди ли многолюдства или в глубочайшей пус­тыне. Наше уединение в Боге. В Боге нашем мо­гут найти ум и сердце наши то надежное и тихое пристанище, на которое не действуют ни волны, ни ветры житейского моря. Без этого мир, враж­дебный Богу, будет сопутствовать нам в глушь лесов, в ущелья гор и в пещеры: там соделает нас своими сожителями. Жительство иноческое, не основанное на евангельских заповедях, подобно зданию без основания: разрушится оно. Житель­ство иноческое, неодушевленное евангельскими заповедями, подобно телу без души: воссмердит оно смрадом фарисейства, и воссмердит тем бо­лее, чем более будет облечено по наружности в телесный подвиг. Разумный читатель найдет под­тверждение этой истины во всех доселе изложен­ных советах наших.

Оканчивая эти убогие советы, мы признаем себя обязанными изложить пред возлюбленнейшими братиями важнейшее духовное делание, долженствующее обымать собою всю жизнь ино­ка, долженствующее быть душою его жительства, душою его душевного и телесного подвига. Вни­мательно прочитавший предшествовавшие сове­ты, конечно, усмотрел из них это делание; но мы считаем долгом нашим возвестить о нем отдельно и по возможности подробно. Жизнь инока есть не что иное, как деятельное и непрестанное покаяние. Нам непременно нужно погрузиться всецело в покаяние, если желаем нетщетно и не в осуждение себе носить имя и звание иночес­кие. Тогда только инок шествует правильно, ког­да он преисполнен и руководим чувством пока­яния. Когда чувство покаяния отступит от его сердца, то это служит верным признаком, что инок увлечен ложными мыслями, внушенными сатаною или возникшими из падшего естества. Постоянное отсутствие покаяния служит при­знаком вполне неправильного настроения. Рукотворенный храм Божий при всяком молитвосло• вин окуривается фимиамом, по этой причине вйздух в храме постоянно преисполнен газами, исходящими от сожигаемого фимиама; самые облачения и другие принадлежности пропиты­ваются благовонным запахом, по необходимос­ти дышат им все, приходящие в храм для молит­вы и служения. Так и нерукотворенный Божий храм, созданный и воссозданный Богом, христи­анин, в особенности же инок, должен быть по­стоянно преисполнен чувством покаяния. Чув­ство покаяния должно возбуждаться при каж­дой молитве инока: оно должно сопутствовать, содействовать ей, окрылять ее, возносить ее к Богу; иначе она не возможет подняться от земли и исторгнуться из рассеянности. Чувством пока­яния должно быть проникнуто все поведение инока и самое исполнение им евангельских за­поведей. Он должен исполнять их, как должник, как раб неключимый (Лк. 17:10), должен вносить их в сокровищницу небесного Царя, как ничтож­ную уплату своего неоплатимого долга, могуще­го быть уплаченным единственно милостью Царя небесного. Сказал преподобный Марк Подвиж­ник: “Те, которые не вменили себя должниками всякой заповеди Христовой, чтут закон Божий телесно, не понимая ни того, что говорят, ни того, на чем основываются”'⁷¹. От падшего духа чело­веческого принимается Богом только одна жер­тва: покаяние. Прочие чувствования, самый уси­ленный подвиг, который можно назвать всесо­жжением, отвергнуты как оскверненные грехом и нуждающиеся, прежде принесения в жертву, в очищении покаянием. Одну эту жертву падшего человека не уничижает Господь отвержением ее (Пс. 50:19). Когда же посредством покаяния об­новится Сион и созиждутся стены нашего духов­ного Иерусалима, тогда со дерзновением на алта­ре сердечномпринесутся жертвы правды — наши чувствования, обновленные Божией благодатию; тогда человек соделается способным и к Богоугодному всесожжению (Пс. 50:21). Священномученик Садок сказал: “Кто духовен, тот с радостию, желанием и великою любовию ожидает мучени­ческой смерти и не боится ее, будучи готов; плотскому же человеку страшен час смертный”' '.

Покаяние есть евангельская заповедь. Непос­редственным последствием покаяния, по указа­нию Евангелия, должно быть наше вступление в Небесное Царство, и потому — все пространство времени от нашего усвоения Христу до вступле­ния в вечность или вся наша земная жизнь дол­жны составлять собою поприще покаяния. Оче­видно, что Царство Небесное делается неотъем­лемою собственностью покаявшихся. Первая проповедь и заповедь, произнесенная вочелове­чившимся Богом падшему человечеству, которое Он пришел спасти, была о покаянии: начат Иисус проповедати и глаголапги: покайтеся, приближися бо Царство Небесное (Мф. 4:17). По воскресении Своем, пред вознесением на небо, Господь отверз апостолам ум, и они уразумели Писания. Тогда Он сказал им, что, согласно с Писаниями, долженствовало Христу пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедатися во имя Его покаянию и отпущению грехов во всех языиех, наченше от Иерусалима (Лк. 24:45, 46, 47). Для уверования во Христа и

для принятия христианства нужны сознание сво­ей греховности и покаяние; для пребывания в христианстве нужны зрение своих грехов, созна­ние, исповедание их и покаяние. Когда располо­жившиеся к вере иудеи спросили святого апос­тола Петра, что им делать, то он отвечал: покай­теся, и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа во оставление грехов (Деян. 2:38). Так­же и апостол Павел повсюду проповедывал еже к Богу покаяние, и веру, яже в Господа нашего Иисуса Христа (Деян. 20:21). Невозможно, пре­бывая в грехах и любя грех, усвоиться Христу: всяк делаяй злая, ненавидит света, и не приходит к свету, да не обличатся дела его, яко лукава суть (Ин. 3:20). Кое причастие правде к беззаконию⁷ или кое общение свету ко тме? Кое же согласие Христовы с велиаром? (2 Кор. 5: 14, 15). Чтоб приступить ко Христу и вступить в единение с Ним посредством Святого Крещения, необходи­мо прежде покаяться. И по Святом Крещении нам предоставлена свобода или пребывать в еди­нении с Господом, или нарушать это единение общением со грехом. Мало этого! В падшем ес­тестве нашем не уничтожено Святым Крещени­ем свойство рождать из себя смешанные зло с добром, чтоб наше произволение постоянно ис­кушалось, чтоб избрание нами Божественного добра и предпочтение его злу и своему повреж­денному добру было свободным, положительно доказанным подчинением всем скорбям пути Крестного. Святым Крещением изглаждается первородный грех и грехи, содеянные до креще­ния, отнимается у греха насильственная власть над нами, которую он имел до нашего возрож­дения, даруется благодать Святого Духа, которою мы соединяемся с Богом во Христе и получаем силу низлагать и побуждать грех. По той причи­не, что мЫ не избавлены отборьбы с грехом, не можем во время всей земной жизни нашей быть вполне свободными от согрешений, и самый пра­ведник седмерицею (т.е. часто) падет и возстанет покаянием (Прит. 24:16), говорит Писание. Он падает по немощи и ограниченности своим, не всегда усматривая грех, тонко и неприметно возникающий из падшего естества, тонко и не­приметно приносимый и влагаемый падшими Духами: покаяние соделывается его неотъемле­мым достоянием, его постоянным оружием, его неоцененным сокровищем. Праведник поддер­живает покаянием свое общение со Христом; он врачуется покаянием от язв, наносимых грехом. Ащеречем, говорит святой Иоанн Богослов, яко греха не имамы, себе прельщаем: и истины несть в нас. Ащё исповедаем грехи наша, верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякая неправды. Ащеречем, яко не согрещихом, лжа творим Его, и слово Его несть в нас (1 Ин,1:8—10). Это говорит Бого­слов о грехах невольных от немощи и ограничен­ности, о грехах маловажных, которых не могут избежать и святые, но о произвольной греховной жизни он говорит нижеследующее: всяк, иже в Нем (в Господе Иисусе Христе) пребывает, не согрешает: всяк согрешаяй не виде Его, ни позна Его. Чадца, никто же да льстит вас: творяй прав­ду, праведник есть, якоже Он праведен есть; тво­ряй грех, от диавола есть: яко исперва диавол согрешает. Сего ради явися Сын Божий, да раз­рушит дела диавола. Всяк рожденный от Бош, греха не творит (т.е. не проводит греховной жизни, не впадает в грехи смертные и в грехи произвольные), яко семя Его в нем пребывает: и не может согрешати, яко от Бога рожден есть. Сего ради явлена суть чада Божияичада диавола (1 Ин. 3: 6—10). Чада Божий проводят жизнь по евангельским заповедям иприносят покаяние в поползновениях своих. Если случится служителю Божию по какому-нибудь несчастному случаю впасть в смертный грех, он исцеляется от язвы греховной покаянием и исповедью и потому не престает быть чадом Божиим. Проводящие греховную жизнь произвольно, по любви к ней, охот­но впадающие во всякий грех, какой бы им ни представился, признающие наслаждением жиз­нью блуд в различных его видах и всякое другое преступление евангельских заповедей, суть чада диавола, хотя бы и именовались христианами, хотя бы участвовали в некоторых церковных молитвословиях и обрядах, хотя бы прибегали к та­инствам, им в наругание, себе в осуждение.

Таково отношение покаяния к каждому хри­стианину. Тем более оно. составляет сущность иноческого жительства. Вступление в это житель­ство есть сознание своей греховности, а самое жительство есть ничем не прерывающееся по­прище покаяния. Вступающий в иночество и желающий произнести пред Богом обеты ино­ческие, пред началом этого священного обряда излагает следующим образом исповедание свое­го сердечного залога: “Объятия Отча отверсти ми потщися, блудно мое иждих житие (любовь сер­дца неправильно рассеяв и расточив по пристра­стиям), на богатство неиждиваемое взираяй щед­рот Твоих, Спасе, ныне обнищавшее мое да не презриши сердце, Тебе, бо, Господи, умилением зову; согреших на небо и пред Тобою”⁷⁷³. Вели­чайшие святые отцы признавали покаяние сво­им единственным деланием. Вдавшись в это де­лание, они более и более распространяли его для себя, потому что покаяние не только очищает грехи, но изощряет зрение человека на самого себя. Когда некоторые греховные пятна очистят­ся покаянием с ризы душевной, тогда внезапно открывается на ней существование других пятен, менее грубых, не менее важных, остававшихся доселе непримеченными по причине тупости зрения. Наконец, покаяние возводит делателя своего к обширнейшим духовным видениям: рас­крывает пред ним его собственное падение и падение всего человечества, его страдание и стра­дание всего человечества под игом миродержца, дивное дело искупления, и прочие тайны, с кото­рыми да ознакомит читателя самый опыт; слово недостаточно к поведанию их. Преподобный Арсений Великий имел постоянным занятием своим покаяние и соединенный с ним, выража­ющий его плач; платок был всегда на коленях Арсения, и непрестанно на этот платок падали слезы в то время, как преподобный, занимая руки рукоделием, занимал ум молитвою покаяния. Преподобный Сисой Великий просил у ангелов, пришедших разлучить душу его с телом и возне­сти ее на небо, чтоб они оставили ее в теле и дали время на покаяние, а ученикам своим, свидетель­ствовавшим о его совершенстве, сказал, что он не знает о себе, положил ли он начало покая­ния —столько высокое понятие имел он о покаянии, столько высокое значение давал он ему! Очевидно, что преподобный назвал здесь всю мо­нашескую жизнь покаянием и, сказав, что не на­чинал еще покаяния, этим выразил смиренное мнение свое о монашеской жизни своей. Стяжав­шие истинное, духовное понятие о покаянии со­вокупляют в нем все свои подвиги и признают потерянным для себя тот день, в который они не плакали о себе, хотя бы они в этот день соверши­ли какие другие добрые дела⁷⁷⁵. Нет сомнения, что преподобный Сисой был погружен в делание покаяния и плача: между свойствами этого дела­ния находится и то, что оно не может насытить делателя, но чем больше насыщает его, тем боль­шее возбуждает желание к себе, доставляя боголюбезную чистоту и вместе производя жажду чистоты еще более совершенной. Очищенные плачем продолжают признавать себя нечистыми. 'Мы уже упомянули совет, данный преподобным Сисоем брату, просившему у него душеспаси­тельного совета. “Если хочешь угодить Богу,— сказал великий, — исступи мира, отступи от зем­ли, оставь тварь, приступи ко Творцу, совокупи себя Богу молитвою и плачем и найдешь покой в этом и будущем веке”. Другому брату он сказал: “Пребывай в келий твоей стрезвением, представь себя Богу со многими слезами и в сокрушении сердца и обретешь покой”. Очевидно, что святой давал братии советы из своей святой опытности. Первому он посоветовал оставить все мирское и все земное, то есть все пристрастия, а второму посоветовал постоянное пребывание в келий, потому что при пристрастиях и при частых праз­дных выходах из келий такое покаяние и молит­венный плач невозможны. Надо чтоб сердце от­решилось от всего и ничем не развлекалось; тог­да только оно может восплакать пред Богом и погрузиться в плач, как в бездну, как в жизнь. Когда брат спросил Пимена Великого о том, как должно пребывать в келий (разумно) безмолв­ствующему, великий отвечал; “Подобно челове­ку, погрязнувшему в смрадной тине по выю (шею), с бременем на вые и вопиющему к Богу: "Помилуй меня"”. В этих словах все иноческие подвиги совокуплены в плач и молитву покаяния. Другому брату, вопросившему о том, какое ему иметь делание, этот же преподобный сказал:

“Когда нам придет время предстать Богу, тогда что нас озаботит?” Брат отвечал: “Грехи наши”. Пимен: “Итак, взойдем в наши хижины и, уеди­нившись в них, воспомянем (с покаянием) о гре­хах наших, и Господь услышит нас”. Другой брат спросил того же старца, какое ему иметь делайие. Старец сказал: “Когда Авраам взошел в обе'геванную землю, то купил себе гроб и с гроба начал владение ею”. Брат спросил: “Какое значе­ние имеет гроб?” Пимен отвечал: “Это место пла­ча и рыданий”. Опять брат спросил того же свя­того: “Что мне делать с грехами моими?” Великий Пимен отвечал: “Желающий избавиться от гре­ков; избавляется от них плачем, и желающий со­хранить себя от стяжания их, плачем сохраняет себя”; Это путь покаяния, преданный нам Писа­нием и отцами, которые сказали: “Плачьте, по­тому что другого пути (ко спасению), кроме пла­та, нет”. “Плач сугуб, — говаривал Пимен Вели­кий,— делает, и хранит”. Однажды Пимен шел с аввою Анувом в окрестностях Диолка; там они увидели на гробе женщину, бьющуюся и горько плачущую. Они остановились и прислушивались к Ней. Когда же несколько отошли, то повстре­чался им один из тамошних жителей, и спросил его авва Пимен: “Что случилось с этою женщи­ною? Отчего она так горько плачет?” Тот сказал ему: “У нее умерли муж, сын и брат”. Тогда авва Иимен, обратясь к авве Ануву, сказал ему: “Гово­рю тебе: если человек не умертвит всех плотских похотений и не стяжет подобного плача, то не может быть монахом, ибо все жительство мона­ха состоит в плаче”. Возвестили Пимену Велико­му о кончине Арсения Великого: он, прослезясь, сказал: “Блажен, авва Арсений! Ты плакал о себе в этой жизни. Не оплакивающий себя здесь бу­дет плакать вечно. Невозможно не плакать: или произвольно здесь, или невольно там, в муках”⁷⁷⁶.

Некоторые, не занимаясь или занимаясь очень мало душевным деланием, а упражняясь в одном телесном, не без примеси фарисейства — одно телесное делание не может обойтись без фари­сейства — нисколько не чувствуют жала совести и обличений ее в греховности, по этой причине признают такое состояние своего спокойствия достойным одобрения. В мнении своем они под­держиваются и утверждаются многими явными добрыми делами своими и похвалою человечес­кою. На этом основании они считают такое со­стояние спокойствия прямым последствием де­ятельности богоугодной, жизни добродетельной, безукоризненной. Спокойствие обращается по временам в безотчетную радость: они не останав­ливаются признавать эту радость благодатною. Горестное самообольщение! Душепагубное ос­лепление. Самообольщение основано здесь на самомнении, а самомнение есть повреждение душевного ока, родившееся от неправильной деятельности и рождающее еще более неправильнувд деятельность. Возлюбленный брат, спо­койствие, которым ты уверяешься в верности пути твоего, есть не что иное, как несознание и неощущение своей греховности, происшедшее и происходящее от нерадивой жизни, а радость, которая по временам рождается в тебе по при­чине наружного преуспеяния и человеческих похвал, отнюдь не есть радость духовная и свя­тая: она — плод самомнения, самодовольства и тщеславия. Такое состояние мнимого спокой­ствия святые отцы называют нечувствием, умер­щвлением души, смертию ума прежде смерти тела⁷⁷⁷. Нечувствие или умерщвление души состо­ит, в отъятии и отступлении чувств покаяния и плача от нашего духа, в отступлении спаситель­ного болезнования, называемого сокрушением, от нашего сердца. Безболезненность сердца, или мнимое спокойствие, есть верный признак не­правильности образа мыслей, неправильности подвига, самообольщения. “Какое бы высокое жительство ни проходили мы, — сказал святой Иоанн Лествичник, — но если не стяжали болезнующего сердца, то это жительство — ложно (притворно) и тщетно”⁷⁷⁸. Безболезненность про­исходит от невнимательной жизни, от безвре­менных выходов из келий, от безвременных бе­сед, шуток, смехословия, празднословия и мно­гословия, от насыщения и пресыщения, от при­страстий, от принятия и усвоения тщеславных помыслов, от высокоумия и гордости⁷⁷⁹. “Если не имеешь умиления, сказали отцы, то знай, что имеешь тщеславие; оно-то и не попускает душе прийти в умиление”⁷⁸⁰. Путь к достижению уми­ления есть внимательная жизнь. “Начало покая­ния происходит от страха Божия и внимания, как говорит святой мученик Вонифатий: страх Божий отец есть внимания, а внимание — матерь внут­реннего покоя, той же рождает совесть, которая сие творит, да душа, якоже в некоей воде чистой и невозмущенной, свою зрит некрасоту, и тако рождаются начатки и корения покаяния”⁷⁸¹. Вни­мательная и правильная жизнь по евангельским заповедям хотя и служит начальною причиною покаяния, но дотоле признается не осененною Божественною благодатью и бесплодною, доко­ли из нее не.прозябнут сердечное сокрушение, умиление, плач, слезы, из чего всего составляется истинное иноческое покаяние. Для подтвержде­ния этого важнейшего опытного учения приве­дем свидетельства святых отцов. Святой Иоанн Лествичник говорит: “Изшедший из мира с тою целью, чтоб уничтожить бремя грехов своих, да подражает сидящему при гробах вне города, и да непрестанет от теплых и горячих слез и безгласных сердечных рыдании, доколе он не уви­дит, что к нему пришел Иисус, отвалил камень ожесточения от сердца, разрешил ум наш — это­го Лазаря — от уз и повелел слугам Своим анге­лам: разрешите его от страстей, и оставите ити (Ин. 11:44) к блаженному бесстрастию. Если же сего не будет, то нет никакой пользы (от исшествия из мира)”⁷⁸². Святой Исаак Сирский. — Во­прос: “В чем заключаются достоверные приме­ты и знамения, от которых и при посредстве ощущения которых подвижник может понять, что он начал зрить в себе, в душе своей, сокро­венный плод? — Ответ: Когда он сподобится благодати многих слез, проливаемых без понуж­дения. Слезы положены для ума как некий пре­дел между телесным и духовным, между состоя­нием страстным и чистотою. Доколе не примет кто этого дарования, дотоле дела подвига его еще находятся во внешнем человеке, и он еще нис­колько не ощутил таинственных действий духов­ного человека. Когда же он начнет оставлять те­лесное нынешнего века и окажется переступив­шим предел и вошедшим во внутренность того, что таится во внутренности естества, тогда немед­ленно достигает этой благодати слез. Слезы на­чинаются с первой обители сокровенного жи­тельства и возводят подвижника в совершенство любви Божией. Сколько преуспевает он в этом жительстве, столько богатеет слезами, доколе от многого пребывания в них не начнет пить их и при употреблении пищи своей и пития своего. И это есть верный признак, что ум изшел из мира сего, и ощутил тот мир духовный. Насколько че­ловек приближается к миру сему (вещественно­му) умом своим, настолько умаляются эти сле­зы. Когда же ум совершенно погрузится в сей мир, тогда совершенно лишается этих слез. Это служит признаком, что человек погребен в стра­стях”⁷⁸³. Святой Симеон, Новый Богослов: “Пре­жде плача и слез никто да не прельщает нас тщет­ными словами, ниже мы сами да прельщаем себя: нет в нас покаяния, нет истинного раскаяния, нет страха Божия в сердцах наших; мы не зазрели себя: душа наша не пришла в соощущение буду­щего суда и вечных мук. Если б мы зазрели и себя, если 6 это стяжали и этого достигли, то немед­ленно произвели бы и слезы. Без них никогда не возможет ни жестокосердие наше умягчиться, ни душа наша стяжать духовное смирение; мы не можем быть смиренными. Не соделавшийся таким, не может соединиться со Святым Духом; не соединившийся Ему, не может прийти в ви­дение и разум Божий и недостоин таинственно научиться добродетели смирения”⁷⁸⁴. Внимательная жизнь приводит к умилению, а умилением, в особенности, когда оно начнет сопровождать­ся слезами, доставляется сугубое, благодатное внимание. Плач и слезы — дар Божий: и потому при внимательной жизни испрашивай этот дар прилежною молитвою. Просите, и дастся вам: ищите, и обрящете: толцыте, и отверзется ваЛ... Отец ваш небесный даст духовныя блага просящим у Него (Мф. 7:7— 11), даст дверь и ключ ко всем духовным благам — плач и слезы. “Я, — говорит святой Иоанн Лествичник, — прихожу в удивление, рассматривая самое то качество умиления: каким образом называемые плач и печаль содержат внутри себя радость и веселие,; как соты мед! Чему из этого мы научаемся? Что такое умиление есть собственно дар Божий”⁷⁸⁵.

Святой Симеон, Новый Богослов, весьма ос­новательно сказал, что начальная причина пла­ча и слез есть наше произволение⁷⁸⁶. От нас за­висит оставить рассеянность, оставить скитание по братским келиям и по знакомым вне монас­тыря, оставить шутки, празднословие и много­словие, положить начало внимательной жизни в молитве и чтении Слова Божия, при воздер­жании чрева от излишеств и сластей. От такой внимательной жизни непременно прозябнут умиление и плач, особливо когда прилежными молитвами мы умолим Бога о даровании нам этого спасительного дара. Получив дар, надо хра­нить его как бесценное сокровище. Точно: он — бесценное духовное сокровище и богатство. Он, и будучи приобретен, легко может быть поте­рян, если мы предадимся рассеянности, развле­чению, служению нашим пристрастиям и при­хотям, человекоугодию, миролюбию, чревоуго­дию, пересудам, злоречию, даже многословию. Неприметным образом от состояния умиления мы можем перейти в состояние нечувствия. Так важно состояние нечувствия для невидимого врага нашего, что он всячески старается удер­жать нас в нем и укрепить, не возмущая ни дру­гими страстями, ни искушениями извне, пото­му что самомнение и самодовольство, которы­ми обыкновенно сопутствуется нечувствие, са­мообольщение и гордость, которые обыкновен­но бывают последствиями укоренившегося не­чувствия, достаточны для отъятия всех духовных плодов, для погибели. Нечувствие тем страшно, что обладаемый им не понимает своего бед­ственного состояния: он обольщен и ослеплен самомнением и самодовольством. “Умиление, — говорит преподобный Симеон, Новый Богослов, — есть плод делания заповедей и причина всех духовных плодов. Оно — творец и содетель всех добродетелей, о чем свидетель­ствует все Боговдохновенное Писание. И пото­му желающий отсечь страсти и стяжать добро­детели, должен, прежде всех добродетелей и со всеми добродетелями, прилежно взыскивать умиление. Без него он никогда не видит души своей чистою; если же он не стяжет души чис­той, то никак не стяжет тела чистого. Осквернен­ная риза не может быть вымыта без воды, и без слез невозможно душе омыться и очиститься от скверн и нечистот. Не будем представлять изви­нений душевредных и суетных, правильнее же — вполне ложных, служащих причиною душепогибели, но вседушно взыщем царицу добродетелей. Кто ищет ее от всей души, тот находит ее; пра­вильнее же — она приходит и находит взыскав­шего ее с болезнию, и, если он имеет сердце бо­лее жесткое, чем медь, чем железо, чем камень, соделывает его своим приходом мягче всякого воска. Она есть Божественный огонь, разрушаю­щий горы и камни, все углаждаюший и претво­ряющий, изменяющий в вертограды (сады) те души, которые примут ее. Она соделывается в недре этих душ источником, источающим воду жизни. Вода эта непрестанно, как бы из какого водоема (бассейна), нисходит на ближние и даль­ние (места сада) и преисполняет души, приемлющие Слово с верою. Во-первых, она измывает причастников своих от скверн; потом отмывает страсти, оттирает их, как струпы, которыми по­крываются раны, и отвергает их, — говорю, от­вергает лукавство, зависть, тщеславие и все дру­гие, за этими следующие. Не только делает это, но и как некий пламень, обходящий всюду, мало-помалу истребляет их, пожигая и попаляя их ежечасно, как терния. Сперва она возбуждает в нас желание совершенных свободы и очищения от страстей, потом желание Богом отложенных и уготованных благ любящим Его. Все же это со­делывает Божественный огонь умиления при со­действии слез, правильнее же слезами. Без слез, как мы сказали, ни одно из этих благ никогда не было и не будет ни в нас, ни в ком другом. Невоз­можно найти в Божественном Писании, чтоб кто когда из человеков, без слез и всегдашнего уми­ления очистился или соделался святым, или при­ял Святого Духа, или узрел Бога, или ощутил Его, вселившимся внутри себя, или приял Его жите­лем в сердце свое. Ничего этого не могло совер­шиться, когда не предшествовало покаяние и умиление, когда слезы, изливаясь, как из источ­ника и постоянно наводняя очи, не вымыли ду­шевной храмины и самой души, орошая и про­хлаждая душу, объемлемую и воспаляемую неприступным огнем. Говорящие, что невозможно проливать слез и плакать каждую ночь, каждый день, свидетельствуют о себе, что они чужды вся­кой добродетели. Если наши святые отцы произ­несли такое, определение: хотящий отсечь стра­сти, плачем отсекает их, и хотящий стяжать доб­родетели, плачем стяжавает их, то из сего явству­ет, что не плачущий ежедневно ни страстей не отсекает, ни добродетелей не совершает, хотя и думает, обманываемый самомнением, совершать их. Что пользы, скажи мне, в орудиях какого-либо художества, когда нет художника, который бы знал дать должное употребление и орудию, и ве­ществу? Какая польза от садовника, если он воз­делывает весь сад, насадит и насеет в нем всяко­го рода растений, а не прольется свыше дождь на сад и он не будет напоен водою? Конечно, ни­какой пользы. Так и тот, кто совершает другие добродетели и трудится в них, не получит ника­кой пользы без этой святой к блаженной влады­чицы и совершительницы всех добродетелей. Как царь без подведомственного ему войска бесси­лен и всеми удобно побеждается и даже не при­знается царем, необыкновенным человеком, так, наоборот, многочисленное войско, без царя и во­еначальника их удобно расстраивается и истреб­ляется врагами. Таково и отношение между пла­чем и прочими добродетелями. Под подобием войска разумей собрание всех добродетелей но­воначального; под подобием царя и военачальни­ка — блаженное рыдание и плач, которыми все войско устраивается в порядок, воодушевляется, поощряется, укрепляется, научается действовать оружием сообразно времени, обстоятельствам, врагам... Плач всем этим распоряжается; без него множество людей (прочие добродетели) удобно побеждаются. Итак, братия, прежде всех дела­ний и со всеми деланиями да будет для всех нас деланием покаяние, с покаянием соединенный плачь и плачу сопутствующие слезы. Нет плача без покаяния; нет слез без плача: эти три друг с другом соединились и связались, и невозможно одному из них явиться без двух других”⁷⁸⁷.

Мысленный путь покаяния и плача имеет то важное достоинство, что он безопасен от бесовс­кого обольщения или, так называемой, бесовской прелести. Падший дух, чтоб обольстить подвиж­ника, старается сперва уверить его в достоинстве или достоинствах его, что видно из примеров, по­мещенных в предшествовавших советах: как же он обольстит того, кто всеусильно ищет открыть свою греховность, рыдает над тою, которая от­крылась ему, по причине ее возжигается к откры­тию еще большей, кто все стремление свое заключает в том, чтоб увидеть в себе одно и един­ственное достоинство грешника, чтоб и внешнею и внутреннею деятельностью приносить Богу сознание и исповедание своей греховности. “Ког­да диавол, — говорит преподобный Григорий Синаит, — увидит кого-либо живущим плачевно, не пребывает при нем, отвращаясь смирения, про­изводимого плачем”⁷⁸⁸. Хотя враг искушает и пла­чущих, но удобно познается ими и отражается. Самомнительный, признающий в себе какое-ни­будь достоинство, не может отразить бесовского обольщения извне, будучи объят и окован им внутри⁷⁸⁹. '

Невежественные и лицемерные подвижники признают себя достигшими своей цели, когда они увидят себя святыми, когда такими признает и провозгласит их мир; они радуются входящему в них самообольщению и самомнению, не пони­мая, как бедственно самомнение, не понимая, что похвала человеческая служит признаком лжепро­рока. Признак этот необыкновенно важен: он дан Самим Богочеловеком. Горе, сказал Господь, егда добре рекут вам ecu человсцы: по сим бо творяху лжепророком Отцы их (Лк. 6:26). Горе, душев­ное горе и бедствие, вечное горе! Истинный инок радуется тогда, когда он начинает: усматривать грех свой, когда он, по мнению своему о себе, соделается ниже и грешнее всех ближних своих, когда начнет потрясать его страх Суда Божия и страх вечных мук, когда явится в нем чувство преступника и осужденника, когда при молит­вах его начнут изливаться потоки слез и истор­гаться из груди воздыхания и стенания, когда ум его, очищенный слезами, будет предстоять пред Богом лицом к лицу и видеть Невидимого при посредстве сильнейшего ощущения Божия при­сутствия. О блаженное видение! При нем пре­ступник может принести истинное раскаяние в соделанных преступлениях, умилостивить Все­милостивого обильными слезами, смиренными глаголами, обнажением своего горестного состо­яния, испросить у человеколюбца Бога прощение, а с ним и множество бесценных, вечных, духов­ных даров. Величайший успех инока — увидеть и признать себя грешником! Великий успех ино­ка — доказывать всею своею деятельностию ис­креннее и действительное признание себя греш­ником! “Когда ум начнет зреть согрешения свои, множеством подобные песку морскому, то это служит началом просвещения души и знаком ее здравия”, — сказал священномученик Петр Дамаскин⁷⁹⁰. Тогда ум может увидеть грехи свои, когда прикоснется к нему благодать Божия: ом­раченный падением, сам собою он неспособен видеть их. Зрение грехов и греховности своей есть дар Божий. Святая Православная Церковь науча­ет чад своих испрашивать этот дар у Бога при по­сте и коленопреклонениях, преимущественно в дни святые четыредесятницы. Дар зрения грехов своих, своего падения, общения падшего челове,ка с падшими ангелами, непостижимо обиловал в великих преподобных отцах и, несмотря на мно­жество духовных даров, ясно свидетельствовав­ших о их святости, возбуждал их к непрестанно­му покаянию и плачу, к непрестанному омове­нию себя слезами. Изречения, произнесенные отцами из этого состояния, непостижимы для плотских умов. Так, Пимен Великий говаривал со, жительствовавшим ему братиям: “Братия! По­верьте: куда будет ввержен сатана, туда ввергнут и меня”⁷⁹¹. Всяк возносяйся, смирится: смиряяй же себя, вознесется (Лк. 18:14), сказал Господь.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ