Метафизика»

Имя [мудрости] необходимо отнести к одной и| той же науке: это должна быть наука, исследующая первые начала и причины: ведь и благо, и «то, ради чего» есть один из видов причин. А что это не искусство творения, объяснили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таких образом далее, они задавались вопросом о боле значительном, например, о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. <...>

Наиболее божественная наука также и наиболее ценима. А таковой может быть только одна эта в двояком смысле. А именно: божественна та из наук, которой скорее всего мог бы обладать бог, в точно так же божественной была бы всякая наука о божественном. И только к одной лишь искомой нами науке подходит и то и другое. Бог, по общему мнению, принадлежит к причинам и есть некое на­чало, и такая наука могла бы быть или только или больше всего у бога. Таким образом, все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше нет ни одной. <...>

Философия называется знанием об истине. В самом деле, цель умозрительного знания — на, а цель знания, касающегося деятельности, дело: ведь люди деятельные даже тогда, когда они рассматривают вещи, каковы они, исследуют вечное, а вещь в ее отношении к чему-то и в настоящее время. Но мы не знаем истины, не зная причины. А из всех вещей тем или иным свойством в наибольшей степени обладает та, благодаря которой такое же свойство присуще и другим; например, огонь наиболее тепел, потому что он и для других вещей причина тепла. Так что и наиболее истинно то, что для последующего есть причина его истинности. Поэтому и начала вечно существу­ющего всегда должны быть наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина их бытия не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бытия всего остального; так что в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и ис­тине. <...>

Как самую главную и главенствующую науку, которой все другие науки, словно рабыни, не смеют прекословить, следовало бы назвать мудростью науку о цели и о благе (ибо ради них существует другое). А поскольку мудрость была определена как наука о первых причинах и о том, что наибо­лее достойно познания, мудростью надо бы при­знать науку о сущности. <...> И частей философии столько, сколько есть видов сущностей, так что одна из них необходимо должна быть первой и какая-то другая — после­дующей. Ибо сущее <и единое> непосредственно делятся на роды, а потому этим родам будут соот­ветствовать и науки. С философом же дело обсто­ит так же, как и с тем, кого называют математи­ком: и математика имеет части, и в ней есть некая первая и вторая наука и другие последую­щие. <...>

Имеются три умозрительных учения: матема­тика, учение о природе, учение о божественном (совершенно очевидно, что если где-то существует божественное, то ему присуща именно такая природа), и достойнейшее знание должно иметь своим предметом достойнейший род [сущего]. Так вот, умозрительные науки предпочтительнее всех остальных, а учение о божественном предпочти­тельнее других умозрительных наук. В самом Деле, мог бы возникнуть вопрос, занимается ли первая философия общим или каким-нибудь одним родом [сущего], т. е. какой-нибудь одной сущностью (рhysis): ведь неодинаково обстоит дело и в математических науках: геометрия и| учение о небесных светилах занимаются каждая) определенной сущностью (рhysis), а общая математика простирается на все. Если нет какой-либо другой сущности (оуsia), кроме созданных природой, то первым учением было бы учение о природе. Но если есть некоторая неподвижная сущность, то она первее и учение о ней составляет) первую философию, притом оно общее [знание] в том смысле, что оно первое. Именно первой философии надлежит исследовать сущее как сущее — что оно такое и каково все присущее ему как сущему. <...>

Наука философа исследует сущее как таковое вообще, а не какую-то часть его.