Ręligijnyą pogłądy Siryi i Finikii

Боги, жрецы, храмы и погребения. Угарит, древний ханаанский город, расположенный к северу от Библа на Левантийском побережье Средиземного моря, был разграблен и уничтожен вторжением морского народа или пиратов, примерно в 1234 году до нашей эры, вероятно, спустя насколько десятилетий после падения Трои. Его можно назвать невоспетой Троей, поскольку Угарит не имел ни своего Гомера, ни позднейшей истории: он никогда не был отстроен заново, и никто больше не селился здесь. Не смотря на всё своё богатство, он мог так и остаться просто погребёнными в кургане руинами, если бы не был открыт археологом Клодом Шеффером в 1929 году.

Шеффер обнаружил здесь величайшее из всех найденных собрание прото-финикийских глиняных табличек, имеющих отношение к религии и мифам. Исследователи спорят, можно ли назвать тексты Угарита собственно финикийскими. Но нет сомнений в том, что эти ценные тексты в значительной мере проливают свет на верования финикийцев.

Важный факт, подтверждаемый текстами Угарита – взаимосвязь различных религий того времени в этой части света. Будь то религия ханаанская, ассирийская, вавилонская или зарождающаяся греческая – общее строение пантеонов в них одинаково, несмотря на то, что имена богов и богинь, а также некоторых присущих им атрибутов менялись от местности к местности. Таким образом, хотя и нельзя наверняка сказать, что культы различных финикийских городов развились именно из описанных в текстах Угарита, всё же ясно, что они тесно связаны. Можно признать, что все они имеют общее ханаанское происхождение, а расхождения в них накапливались со временем. Приняв этот тезис, можно описать финикийский пантеон.

Во главе его стояло мужское божество, называемое в Угарите Эль. Это имя означает просто «бог», и включает в себя широчайшие проявления вселенского божества. Его называли «отцом богов», «творцом творцов». Не смотря на это, он, кажется, был скорее пассивным божеством, продолжавшим существовать в качестве призрачной фигуры отца всех прочих богов и богинь позднейших пантеонов многих финикийских городов.

Активной фигурой был Баал, бог гроз. Соотнесение Бала с силой, жестокостью, юностью, динамичностью характеризует его положение, как верховного бога во всей Финикии. Баал известен нам, как финикийский бог, воплощавший для еврейских пророков веру, конкурирующую с их собственной. Библия полна громогласных предостережений о скверне Баала. Он также представляет собой весь не-еврейский семитский пантеон, со всеми его атрибутами, такими, как многобожие, жертвоприношения младенцев, поклонение идолам и прочими.

И в самом деле, эти атрибуты имеют отношение скорее ко всей финикийской религии, нежели конкретно к Баалу. Религия эта, близкая также некоторым современным верованиям, была основана на очень древнем мифе, призванном объяснить таинство годовых циклов. Эль имел царственную супругу, мать богинь, Ашеру Морскую, её сын умирал каждый год, символизируя сбор урожая и высыхание земли. Позже он возрождался, знаменуя возвращение весны и новые всходы.

Дальнейшее варианты развития этого мифа весьма различны, и представляют большой интерес. В текстах Угарита, именно Баал, ассоциируемый с дождём и животворной водой, выступает этим умирающим и воскресающим богом: он исчезает под землёй. Тогда сестра Баала Анат спасает его, находит его тело и возвращает его. В другом тексте Баал сам сражается с Мотом:

Они испепеляли друг друга взорами, подобными пылающему углю; Мот силён, Баал силён.

Они бодались, как дикие быки; Мот силён, Баал силён.

Они кусались, как змеи; Мот силён, Баал силён.

Они лягались, как жеребцы; Мот упал, Баал упал на него.

Символизм текста ясен: земля смогла побороть смерть и засуху. Юный бог снова появится, живой и пышущий здоровьем, когда весной пробьются ростки нового урожая.

Кроме упомянутых, финикийский пантеон включал также большое число других богов и богинь, некоторые из которых заведовали определённым видом деятельности, подобно сидонскому Эшмуну, чьим поприщем было врачевание. Другой, Дагон, ассоциировался с пшеницей, Решеф – с чумой, и так далее. Ещё более запутывая положение, статусы богов были изменчивы. Эль и Баал, например, наделялись разными именами и несколько отличающимися характеристиками в разных городах. В Тире Баал стал Мелькартом, и уже так в своё время попал в Карфаген. Это имя происходит от корней «mlk» - король, и «qrt» - город. Но под новым именем скрывался всё тот же Баал, деятельный бог гроз, верховный бог большинства финикийских городов. Главным женским божеством была богиня плодородия Астари. Её имя также варьируется в разных регионах, даже среди финикийских городов. В Библии она названа Ашторет, в Вавилоне – Иштар, в древней Греции – Афродита. Но в Библе она была известна, как Баалат, то есть «госпожа», очевидно, форма женского рода от Баал, что означает «господин», «владыка».

Важной характеристикой финикийской религии, роднящей её с прочими верованиями тех дней, было жертвоприношение. Эти церемонии преследовали две цели. Простейшим и прямолинейным намерением было стремление верующего ублажить бога, чтобы он думал о нём хорошо, улыбался его надеждам и умерил свой гнев. Другим назначением ритуала была поддержка силы самого бога. Отдавая ему что-то, в частности, чрезвычайно важное для себя, верующий увеличивал ценность бога и его мощь. Неспособность регулярно и должным образом почтить бога не только ослабляла его желание помочь участнику культа, но также и скрадывало его силу в благоволении к своим служителям.

Следует заметить, что финикийцы практиковали крайность в богослужениях, принося в жертву людей. Другие религии отошли от человеческих жертв, и позже финикийцы последовали за ними. Но они сделали это сравнительно поздно. Евреи знали о практике людских жертвоприношений, и восставали против них. Даже после того, как финикийский восток, очевидно, запретил человеческие жертвы, такая практика продолжалась в Карфагене, что вызывало отвращение у римлян.

В качестве свидетельств человеческих жертвоприношений на востоке Финикии имеется только несколько упоминаний в Ветхом Завете. В случае с западом улики неоспоримы: это вещественные доказательства, извлечённые при раскопках. В Карфагене находится древнее место погребений, из которого извлечены тысячи маленьких глиняных сосудов, содержащих останки новорождённых или грудных детей. В других урнах содержатся останки молодняка животных: козлят, ягнят, котят и щенков. Ясно, что карфагеняне приносили в жертву новорождённых, но также подменяли их животными жертвами. Но, что интересно, такие подмены не считались эффективными. Примерно в 320 году до нашей эры, благородные семьи, для которых стало привычкой заменять при жертвоприношениях собственных детей юными рабами, и, возможно, животными, были обвинены в военных неудачах, преследующих их. Поскольку по их вине были ослаблены боги, они были принуждены к искуплению, и 500 младенцев из лучших семей были принесены в жертву.

К этому времени практика религиозного жертвоприношения в Карфагене имела уже четырёхсотлетнюю традицию. Младенцев приносили в Тофет, священное место, в котором был установлен идол, или очень древний священный камень, и здесь убивали. Как и в случае с современными религиями, кровавая жертва дополнялась сожжением. Имеется множество упоминаний о пылающих печах, «прохождении через пламя». Видимо, крошечный младенец доставлялся к идолу, здесь жрец успокаивал его, и перерезал горло. Тогда тело помещалось в руки бронзового идола, под которым была устроена печь, либо решётка, подобная каминной. Имеются намёки на то, что руки бога могли быть управляемы механизмом, таким образом, что статуя могла швырять мёртвых младенцев в огонь.

Определённо, что устройства того или иного типа применялись, чтобы усилить благоговение участников культа, и их веру в то, что божество отвечает на ритуальные действия. В полой статуе одной из богинь были проделаны отверстия в её грудях, замазываемые воском. В нужный момент ритуала воск плавился от жара, и молоко, заранее налитое в статую, начинало чудесным образом литься из отверстий.

В этой жестокой вере, которая толковалась запуганному народу только жрецами, власть жречества была, очевидно, очень велика. Жрецов было множество, и они были организованы иерархически. Во главе каждого храма стоял верховный жрец, которому подчинялись другие. Кроме того, при храмах находились переписчики, мясники, забивавшие жертвенных животных, цирюльники, чьей заботой было брить головы верховных жрецов, а также множество прочих работников, храмовых служек, садовников, ремесленников и рабов.

Одержимость финикийцев их верой была огромна. Поэтому жречество обладало большим финансовым, а также политическим и религиозным влиянием. Поток приносимых жертв не прекращался: вино, масла, благовония, животные, порой просто фрукты или овощи (людей приберегали для особых случаев либо значительных потрясений). Жрецы составили список тарифов на каждый вид жертвоприношения. Они предписывали должное пожертвование, необходимое, чтобы загладить тот или иной грех, а также плату жрецу за принятие подношения и проведение ритуала.

Один из таких списков предписывал, что за каждого принесённого в жертву быка жрец получал 10 мер серебра, а если жертвоприношение совершалось с целью очищения от греха (а не было просто выражением почтения к божеству), жрецу доставалась также часть бычьей туши. При таких обычаях и храмы, и жрецы быстро богатели, и должность верховного жреца превратилась в завидный пост, занимаемый определёнными благородными семьями.

Масштаб жреческой иерархии и разнообразие служб предполагают, что храмы были крупными и сложными строениями, но это не обязательно так. На самом деле есть свидетельства того, что многие из ритуалов финикийцев проводились в маленьких святилищах под открытым небом, которые очень часто имели простое строение. Камень или алтарь, ограда, расположенные в некотором «святом месте» очень хорошо подходили для ритуальных целей. Место было очень важным, поскольку божественные силы приписывались определённым водам (родникам или рекам), рощам или камням. Старейшее из известных святилищ в Карфагене представляет собой вырубленное в скале небольшое квадратное помещение. Посвящённое богине Танит, святилище не достигало и метра в ширину. Подобно многим святым местам финикийцев, оно черпало силу из своего возраста, и, возможно, почитаемых объектов, расположенных поблизости. Хотя, конечно, может быть и так, что необычно маленький размер святилища говорит лишь о чрезвычайной бедности первых карфагенских поселенцев.

Немногим более крупное святилище было открыто Джеймсом Притчардом во время его новых захватывающих раскопок в Сарепте. Это небольшое вытянутое прямоугольное строение, с возвышающимся алтарём у задней стены. По внутреннему периметру строения проходит каменная скамья или платформа с покрытием. Она выступает из стены, как невысокая стойка, на которой участники культа могли разложить свои подношения божеству. Кроме обычных еды и благовоний, сарептяне также приносили большое количество маленьких глиняных статуэток. Такие фигурки обнаружены в нескольких финикийских городах, и, несомненно, служили символом некоего обета. Неясно, являются ли они действительными изображениями богов. Одна из фигурок изображает обнажённого, и этот факт исключает возможность того, что она представляет собой бога или богиню. В длинной традиции семитских религий боги и богини всегда представлены полностью одетыми в пышные уборы, подобающие их положению.

Даже одетые фигурки могут и не быть богами. Некоторые из них очень пышногрудые, другие имеют вздутые животы, явно изображая беременных женщин. Эти черты предполагают, что фигурки изображают скорее просящих, а не богов. Они несли богам послание, прошение ответить на мольбы. «Сделай меня плодовитой», говорят они, «позволь выносить моё дитя».

Будучи помещённой в святилище и посвящённой богу, глиняная статуэтка становилась священным объектом, собственностью бога. Её нельзя было ломать. С течением десятилетий, а возможно, и веков, нагромождение фигурок в маленьком святилище, должно быть, становилось ужасным. Некоторые из фигурок, выставленных в Сарепте, были обнаружены Притчардом, когда его группа прорыла оштукатуренный пол святилища. Там, осторожно уложенные в прямоугольное углубление, находились примерно 30 «скульптурных молитв», сохранявшихся около двух с половиной тысяч лет.

Сарепта может также хранить ответ на другой важный вопрос в религиозной жизни финикийцев – о структуре финикийских храмов. Есть указания на то, что гораздо более крупное строение, ещё не раскопанное, лежит подле только что описанного святилища. Притчард с нетерпением ждёт возможности приступить к раскопкам, ведь до сих пор знания о финикийских храмах были весьма скудными. Повсюду в Финикии были обнаружены строения храмов, но все они сохранили лишь очертания фундамента, и их стены нигде не превышают метровой высоты. Но они столь отчётливо следуют образцу, что становится возможным описать план «типичного» финикийского храма.

Это было вытянутое прямоугольное строение из трёх комнат: вначале небольшой притвор, затем главный зал, и наконец, маленькое помещение, святая святых, у задней стены. К последнему вела короткая лестница. В нём располагались алтарь и идол, или некий объект почитания. Иногда это был просто святой камень, называемый бетил. Маленькое святилище в Сарепте имело бетил, стоящий прямо напротив алтаря. Для него имелось углубление в полу, но сам камень давно уже был изъят и увезён.

Финикийский храм, вероятно, был узким, но высоким, коробчатым строением с высокой входной дверью. К этой двери вели ступени, а по сторонам от неё располагались колоны из дерева, камня или бронзы. Сами колоны, вероятно, имели собственные имена и личности, а также божественные свойства.

Самое подробное из известных нам описаний финикийского храма содержится в Библии. Это является косвенным свидетельством, поскольку описывает строение, которое Соломон поручил построить в Иерусалиме для еврейских богослужений. Но всё же, оно было спроектировано тирскими архитекторами и построено тирскими мастерами. Храм вполне соответствует трёхзальной модели, повторяя даже ступени и колонны у входа, а также добавляет некоторые явно финикийские детали. Он был выстроен из тяжёлых тёсанных каменных блоков, изнутри отделан кедром, щедро дополненным золотыми орнаментами. Большие входные ворота были сделаны из дерева, а бронзовые колоны по их сторонам были изготовлены тирским мастером, так же, как и набор бронзовых водных сосудов, использовавшихся как снаружи, так и внутри храма. Вопреки фундаментальным разногласиям двух религий, сходство отдельных деталей храма значительно.

Важным аспектом финикийской религии была вера в загробную жизнь. Разнообразных свидетельств этому достаточно, и они указывают на сильное влияние Египта. Египтяне большое значение придавали сохранению тел умерших. Они достигли вершин в деле бальзамирования, применяя методы и материалы, полностью не изученные ещё и сегодня. Забальзамированные тела порой помещались в деревянные футляры в форме человеческих тел, на головах которых красками изображался портрет умершего; порой мертвецов помещали в громоздкие гробы – каменные блоки, в которых было выдолблено углубление. Они тоже имели форму человеческого тела, а на их крышках лица были вырезаны. Археологи называют такие гробы «антропоидными».

В некий момент своей истории финикийцы, которые до этого использовали крупные глиняные погребальные урны или гробницы, возведённые из каменных блоков, начали заимствовать антропоидные конструкции египтян. Некоторые из них были обнаружены на востоке Финикии, среди них особо примечателен превосходный чёрный базальтовый гроб из погребения сидонского царя Табнита. Он был обнаружен среди прочих необычных находок при раскопках захоронения за пределами Сидона в 1887 году. До раскопок захоронение не было вскрыто и не пострадало от расхитителей, что случается не часто.

Более двух тысяч лет Сидон был наводнён кладбищенскими ворами. Хуже того, местные традиции вандализма и нужда в обработанных каменных блоках для постройки домов, стен, загонов для животных, даже для мощения дорог и водостоков нанесли непоправимый ущерб обширной системе подземных гробниц, строившейся тысячи лет. Запасы тесаного камня в земле были настолько богатыми, что у местных фермеров вошло в привычку сдавать свои поля в аренду любому, кто желал раскапывать их.

Сидон был городом столь же древним и богатым, сколь и Тир. Значительный период его поздней истории при погребении знати использовались два вида гробов. Один был внешне похож на дом, предполагается, что он должен был обеспечить мертвеца жилищем в посмертии. Второй, антропоидный гроб, служил заменой тела, если сам мертвец в нём полностью истлевал. Для предотвращения разложения заимствовались египетские методы бальзамирования. Поскольку финикийцы в течение долгого времени снабжали египтян кедровым маслом для их практик бальзамирования, можно сказать, что они почти наверняка были хорошо знакомы с египетскими техниками. Всё же, никакой метод бальзамирования не может быть надёжным в условиях прибрежного климата Финикии, и медленного просачивания воды в гробницы, и наконец, в сам гроб через щели. За одним исключением, каждая из немногих обнаруженных финикийских мумий сильно пострадала от разложения, а полосы холста, в которые они были завёрнуты, почти полностью сгнили. Те фрагменты костей или ткани, что были обнаружены – сохранились в каменных саркофагах. Если гроб был сделан из дерева (а таких, вероятно, было большинство), то он, а вместе с ним и тело, давно исчез.

В Сидоне кладбища располагались в низких холмах, окружавших город. В них были устроены шахты, ведущие вглубь земли, с камерами для гробов. Иногда эти камеры складывались из каменных блоков, иногда вырубались в скале. Часто несколько шахт соединялись в одну, разветвляясь на разных уровнях. В стенах шахт прорубались ступени, так чтобы могильщики могли перемещаться по ним вверх и вниз. Когда саркофаг помещался на место, вход в камеру закладывали, шахту запечатывали валуном, а затем полностью покрывали землёй.

Сидонский каменный саркофаг, появившийся в пятом веке до нашей эры, был объектом необычайным. Он заимствовал египетскую антропоидную форму, с высеченным на крышке человеческим лицом, но исполнен был в греческом стиле. В результате появилась уникальная форма скульптуры, не ограничивающаяся Сидоном, но характерно сидонская в своих особенностях. Из тех немногих саркофагов, обнаруженных при раскопках в финикийском мире и ныне хранящихся в музеях Европы и Ближнего Востока, почти все происходят из Сидона.

Намёки на подлинную природу сидонских погребальных ритуалов начали обнаруживаться в середине девятнадцатого столетия. В то время Сидон, как и все города побережья Ливана, был населён иностранцами. Многие из них были археологами-любителями, и в регионе процветал подпольный оборот кладбищенских статуэток и прочих принадлежностей, как среди местных торговцев, так и среди иностранцев и европейских коллекционеров. «Подпольным» этот оборот был, потому что погребения были государственной собственностью Турции. Территория, ныне принадлежащая Ливану, тогда была частью Турции – некогда великой Оттоманской Империи в последней стадии разложения: места, подобные Сидону, не представляли интереса для коррумпированных и немощных султанов, доживающих свой век в нынешнем Стамбуле, а тогда Константинополе, в тысяче километров к северу отсюда. Султаны не имели ни возможности, ни желания остановить постоянное расхищение сидонских сокровищ. Уже в 1860 году это безразличие стало раздражать европейских археологов, работающих здесь. Так, француз Эрнест Ренан произвёл раскопки более сотни гробниц в одном некрополе, только затем, чтобы обнаружить, что все они уже расхищены, саркофаги разбиты, а резные каменные орнаменты отсечены и увезены.За семь лет сам некрополь был полностью разграблен вандалами, а большинство камней, из которых были сложены его гробницы, послужили материалом для новостроек в Сидоне. Завораживающий исторический памятник просто исчез.

В том же году американский миссионер и антиквар Уильям Эдди отдыхал у себя дома в Сидоне, когда местный рабочий ворвался к нему, чтобы сообщить о поразительной находке – нескольких огромных и прекрасно орнаментированных саркофагах, обнаруженных в серии соединённых камер на дне шахты, шириной в шесть метров! Эдди немедленно отправился на место, спустился в шахту и при свете фонаря осмотрел гробы. В грязи и лужах, почти задыхаясь от спёртого воздуха, он сумел обнаружить пять раздельных камер и не менее семи саркофагов в них. Один был чёрный, египетского образца, и два были финикийского антропоидного типа. Но другие были греческой конструкции, далеко превосходя по богатству отделки всё, что до того находили в Сидоне. Это были большие мраморные гробы, торцы которых были богато изукрашены рельефными фигурами.

Зафиксировав, насколько позволяли обстоятельства, их подробное описание, Эдди был вытащен наверх, откуда послал сообщение в Константинополь. К счастью, директором музея оказался образованный чиновник по имени Осман Хамди Бей. Не оставив находку на разграбление, он немедленно отправился в Сидон. Там по его приказу было выставлено круглосуточное охранение, и именем султана была обеспечена сохранность находки. В последствии все саркофаги обрели надёжное пристанище в Имперском Музее (ныне дворец Топкапы) Стамбула, где сегодня они доступны для изучения.

Роскошные гробы греческого типа представляли собой последний порыв финикийского искусства, прежде, чем оно сдалось преобладающему влиянию греческой эстетики. Можно только догадываться о том, кто поручил изготовить их, и чьи тела впоследствии были захоронены в них. Они относятся примерно к 300 году до нашей эры, и очевидно предназначены для высокопоставленных персон, возможно, представителей здешней династии, или правителей, наследовавших эту часть империи Александра после его смерти. Они изготовлены из пентелийского и парианского мрамора высшего качества, первый был импортирован с континентальной Греции, а второй с Эгейских островов. Но обрабатывали мрамор, вероятно, финикийские мастера. До самого своего заката финикийцы перенимали материалы и художественные техники других, приспосабливая их к собственным нуждам.

Поднять саркофаги из шахт на поверхность было непросто из-за хрупкости резных изображений, а также огромных размеров и веса. Так, один из них, ныне известный как Саркофаг Александра, поскольку на его фризах изображён македонский король в битве, и во время охоты на львов – имеет 3,3 метра в длину и весит 15 тонн. Хамди Бей решил эту задачу, выкопав наклонный тоннель, по которому саркофаги были вытащены с помощью системы роликов. Находясь в подземелье и наблюдая за работами, он взглянул на потолок одной из камер, и обнаружил отверстие, проделанное когда-то в прошлом грабителями. Через него он проник в другую камеру, находящуюся на дне второй, совершенно неожиданно обнаружившейся погребальной шахты, всего в полуметре от основной. Она была изолирована, и не так глубока, как основная шахта. В ней также были устроены раздельные камеры. Камера, в которую пробрался Бей, оказалась пустой – грабители вынесли всё, что могли. Но по счастливой случайности они не заметили, что одна из стен камеры была сложена из кирпича. Хамди Бей распорядился разобрать кладку, за которой обнаружилась другая комната, пол которой был сделан из толстых, тщательно подогнанных каменных плит. Рабочие вскрыли пол и обнаружили, что плиты были уложены в три слоя. Под ними было помещено огромное каменное перекрытие. Очевидно, кто-то (а точнее, его потомки) очень постарался, чтобы его не смогли побеспокоить.

Как выяснилось, это был сидонский король. Когда была удалена последняя плита и Хамди Бей смог осветить фонарём камеру, он увидел чёрное базальтовое лицо египетского антропоидного саркофага. Когда гроб был извлечён, на нём обнаружилась длинная надпись на финикийском. По ней умерший был незамедлительно идентифицирован: «Я, Табнит, жрец Астарты, король Сидона, сын Эшмуназара (также) жреца Астарты и короля Сидона, покоюсь в этом (гробу). Кем бы ни был ты, обнаруживший этот (гроб), не открывай, не открывай его и не беспокой меня, ведь не было мне дано ни серебра, ни золота, ни драгоценностей. Только сам я лежу в этом (гробу). Не открывай его, не открывай его, не беспокой меня, ибо такой поступок оскорбит Астарту. Но если ты откроешь его, и если ты побеспокоишь меня, да не (обретёшь ты потомков) среди живущих под солнцем, ни покоя (среди мёртвых)». Эта надпись напоминает и другие, списанные с финикийских гробниц и саркофагов. Из истории осквернения финикийских гробниц ясно, что это проклятие едва ли работало. И в этот раз гроб был открыт археологами. Внутри лежал король Табнит, почти не тронутый тлением, тело его было вытянуто, спина покоилась на доске из сикамора, в которой под головой было вырезано углубление. Тело было привязано к доске верёвкой, пропущенной сквозь шесть серебряных колец, закреплённых в доске. Два кольца всё ещё оставались на месте, и в гробу сохранились фрагменты верёвки. И тело, и доска плавали в маслянистой буроватой жидкости. Здесь, наконец, представился случай из первых рук узнать что-то о секретах египетского и финикийского бальзамирования, ведь тело Табнита сохранилось чрезвычайно хорошо. Это был стройный, но весьма мускулистый мужчина около 165 сантиметров ростом. Его кожа была мягкой на ощупь, на ней обнаружились следы оспы. Он имел большой орлиный нос, выдающийся подбородок и волнистые рыжевато-коричневые волосы, сохранявшие следы окрашивания. Его грудная клетка была вскрыта, чтобы удалить желудок. Глаза отсутствовали. В целом, не считая участков носа, губ и груди, имевших контакт с воздухом, его тело находилось в замечательно хорошей форме. Более того, внутренние органы также были в хорошем состоянии. Странная маслянистая жидкость, а также некоторое количество мелкого песка, в который тело Табнита было частично погружено, отлично поработали для его сохранения.

Хамди Бей следил за осторожным извлечением саркофага Табнита через вырытый туннель, но вскоре отошёл перекусить. Пока его не было, некоторые чересчур любопытные члены рабочей группы повредили гроб. Вся жидкость вытекла на землю, а с ней исчезли и секреты сохранности тела.

Как ясно следует из надписи на саркофаге, Табнит был сыном Сидонского короля Эшмуназара. Он также был отцом Эшмуназара II, погребённого по соседству в чёрном базальтовом саркофаге, который теперь находится в Лувре. На саркофаге Эшмуназара II имеется очень длинная надпись, подтверждающая отцовство Табнита. Там также имеются любопытные сведения о том, что жена Табнита была его сестрой, жрицей Астарты. Здесь опять мы видим указание на тесную связь жреческой и королевской власти в Финикии, а также на попытки сконцентрировать эту власть в руках одной семьи.

С обоими Эшмуназарами и Табнитом, список имён известных сидонских королей увеличился до 18. Но они разбросаны по более чем тысячелетнему периоду истории, и ещё раз показывают, как мало мы знаем о деталях жизни этого финикийского города. Типичный сидонский антропоидный гроб, мраморное изваяние с египетскими очертаниями и греческим лицом, ничем не может нам помочь, поскольку не несёт на себе никаких надписей. В общем, это просто продолговатый кусок мрамора, имеющий смутный человеческий контур и съёмную крышку. Гроб расширялся у ступней, и в некоторых случаях в мраморе были действительно высечены ступни. Лицо статуи было обычно стилизованным в той или иной мере, но иногда предпринимались попытки передать портретное сходство.

Глядя в глаза этих невозмутимых гладких лиц, мы будто ловим взгляды тех, кто покоится за ними. Портретное сходство было даже ещё более сильным изначально, поскольку финикийцы (опять же следуя греческой традиции), тщательно раскрашивали статуи. Многие из них хранят следы краски. В частности, один из гробов, раскопанных в Сидоне, чрезвычайно хорошо сохранил цвета. Волосы тёмно-рыжие, лицо цвета бледной плоти, губы красные. Глаза выполнены с большим прилежанием: каряя радужка и чёрный зрачок, очень светлый голубой белок, красный уголок века и отдельно прорисованные ресницы. Этот саркофаг выглядел поразительно живым, когда был обнаружен, и стал поистине жемчужиной среди 11 антропоидных гробов, извлечённых из сети двух погребальных шахт подле Сидона в 1901. Несмотря на то, что раскопки в окрестностях Сидона спорадически продолжаются, и с тех пор сделано много новых открытий, всё же ничто не может сравниться с этой уникальной находкой, или эффектными саркофагами Табнита и Александра.

Любопытный факт, установленный в результате раскопок в Сидоне – финикийцы были экспертами зубоврачебной практики. Верхняя челюсть женщины, чьё тело было обнаружено в саркофаге, имеет два зуба, пересаженных от другого человека, причём они плотно подогнаны к собственным зубам пациентки при помощи золотой проволоки. Было ли протезирование сделано из косметических соображений (пересажены передние зубы), или из необходимости, неясно, однако в случае с телом мужчины, обнаруженным в другом саркофаге, утилитарная природа его зубной операции очевидна. Он страдал пародонтозом, и шесть его зубов либо расшатались, либо вовсе выпали. Все они были закреплены одной золотой стрункой, очень ловко обмотанной вокруг соседних, более крепких зубов. Обладатель протеза носил его в течении долгих лет, поскольку зубы имеют следы изношенности, указывающей на их частое использование.

Не смотря на то, что мода на антропоидные гробы процветала на востоке, она совсем не распространена в Карфагене и других западных финикийских городах. Лишь немногие разрозненные экземпляры найдены здесь. Карфагеняне предпочитали совершенствовать шахты. Некоторые из шахт в погребениях Карфагена имеют более тридцати метров в глубину, и дают представления об усилиях, затраченных этими людьми для того, чтобы их мёртвые могли оставаться не потревоженными. В каждой из этих глубоких шахт обычно устроено не более трёх-четырёх камер, это указывает на то, что благоустройство большого количества мертвецов не было их заботой.

Где и когда финикийцы впервые обратились к кремации, как замещения обычного погребения – вопрос неясный. Древнейшей ханаанской практикой в приморском районе, испытывавшей сильное влияние египетской культуры, было погребение. Кремация, как кажется, проникло сюда во время периода переворотов и вторжений двенадцатого столетия до нашей эры, поскольку отдельные её примеры обнаруживаются по всему Леванту, начиная именно с этого времени. Эта практика, вероятно, пришла в Карфаген с запада, и здесь усилилась контактами с местными северо-африканскими обычаями, потому как на финикийском западе свидетельства кремации значительно более часты, нежели на востоке.

Хотя жители запада и не были столь искусны в изготовлении саркофагов, они очень активно создавали могильные камни – стелы. Стелы известны по всему финикийскому востоку, и отражают долгую традицию возведения знаков или вотивных памятников того или иного характера. Запад Финикии чрезвычайно изобилует такими знаками. Только одна Мотия производила их сотнями, Карфаген – тысячами. Стелы имеют великое множество различных форм и размеров, но типичной является грубый продолговатый кусок песчаника или известняка, иногда с заострённой вершиной, обычно имеющий некоторые декоративные элементы, грубо вырезанные на лицевой стороне. Многие карфагенские стелы имеют символ богини Танит: треугольник, увенчанный горизонтальным прямоугольником, и круг сверху. В этих трёх элементах нетрудно увидеть человеческую фигуру в юбке. Танит, очевидно, также связана с луной, поскольку её символ часто покрыт сверху растущим лунным серпом.

Сама суть Танит и то, как она проникла в карфагенский пантеон, остаются загадкой. Когда принцесса Элисса бежала из Тира, чтобы основать Карфаген, она взяла с собой верховного жреца Астарты и восемьдесят юных девственниц. Так, культ Астарты, местные версии которого впитали имена и черты греческих и римских богов, делающих финикийский пантеон таким запутанным, в том или ином виде сопутствует всей истории Карфагена.

Танит могла даже проделать путь назад на восток, в пантеоны восточных городов. В 1971 году груз маленьких глиняных фигурок Танит был обнаружен на дне моря, разбросанным всего в миле от берега Израиля, подле древнего финикийского города Акки. Корабль, перевозивший груз, исчез. Израильские археологи предполагают, что судно могло следовать на восток, возможно, из Карфагена, центра почитания Танит, и попало в шторм, немного не дойдя до безопасной гавани. Если бы корабль шёл, наоборот, в Карфаген – он не затонул бы так близко от точки отправления, его капитан никогда не бросился бы из родного порта в шторм.

Собственно, Баал был принесён в Карфаген с востока, но здесь проявился под именем Баал-Хаммон, «господин алтаря благовоний», отражающим огромное количество ароматных масел, используемых в его ритуалах. Его точный статус в Карфагене не определён, поскольку главным мужским божеством материнского города Тира был Мелькарт, также прибывший и в Карфаген, и почитавшийся здесь многие столетия. На самом деле в ранние годы Карфагена, некоторые преданные почитатели, как сообщается, каждый год возвращались в Тир, с целью засвидетельствовать уважение Карфагена Мелькарту в его храме.

Мелькарт, таким образом, представляет собой связь со старым укладом родины, и таким образом, выражает политический консерватизм в новых западных городах. Он был богом-патроном старых благородных семейств Карфагена, в частности, Баркидов, породивших плеяду блестящих полководцев: Гамилкар Барка, два Гасдрубала, Ганнибал и Маго. В изменении иерархии богов, во имя которых различные фракции сражались друг с другом, мы видим слабые отзвуки политической и классовой борьбы в Карфагене: в конечном итоге старая пара Мелькарт-Астарта уступила первенство Баал-Хаммону и Танит.

Боги также утрачивали некоторые функции. Со временем Танит заняла место Астарты, как матери земли в Карфагене. Она стала спутницей Баала-Хаммона в знаменитой финикийской троице отца, матери и сына. Согласно авторам Gilbert Charles Picard и Colette Picard, внезапный подъём Танит к верховенству может быть привязан к катастрофическому поражению карфагенян в битве при Гимере в 480 году до нашей эры, когда они намеревались изгнать греков из Сицилии. Этот отпор заставил карфагенян отступить далеко вглубь своей территории, всё ближе к восточным и африканским обычаям. В этой атмосфере Танит и смогла подняться к величию. Некоторые учёные полагают, что и сама она имеет африканское происхождение, а её подъём отражает собственное географическое положение Карфагена: маленький финикийский анклав, затерянный среди тесного населения ливанцев, нумидийцев и берберов, неизбежно испытывающий влияние как смешанных браков, так и местных традиций.

Как бы там ни было, огромное количество вотивных камней, посвящённых святой Танит, появившихся в Карфагене примерно в 500 году до нашей эры, указывает на утверждение её превосходства с этого времени. Но и её дни также не были вечны. Хотя жрецы Карфагена боролись за поддержание чистоты и самостоятельности своей религии (не говоря о личной власти), в силу обстоятельств они были вынуждены мало помалу уступать греческим и римским богам, которые не только были более привлекательными в своей сути, но и несли с собой стандарты более прогрессивного, гибкого и интересного общества, с более живыми формами искусства и просвещённой политикой, развитыми ремёслами и торговлей, и наконец, как в случае с римскими богами – ещё и превосходящей армией.

На востоке финикийские боги и уклад жизни были стремительно поглощены греческими. Ко времени Александра Мелькарт уже наполовину был Гераклом, как и в Карфагене. Баал-Хаммон, последний из жестоких идолов, которому приносили в жертву детей, был поглощён римским культом Сатурна. Мать Танит стала Матерью Юноной. С падением Карфагена в 146 году до нашей эры, его жрецы ещё держались несколько поколений, возлагая всё большие надежды на африканское население. Они сохраняли живым свой язык некоторое время среди нумидийцев, но недолго. Великий бог Баал, вещавший голосом бронзового лязга во многих городах тысячи лет, оказался повержен. Свита его жрецов исчезла в безвестности. Язык, на котором он почитался, стал тихим шёпотом, и, наконец, умолк.

Храм, построенный для царя Соломона

Учитывая то, насколько пророки Израиля ненавидели финикийского бога Баала и все его творения, особенно ироничным представляется тот факт, что наилучшее описание финикийского храма мы находим именно в Ветхом Завете. У Давида, военного вождя, объединившего Израиль примерно в тысячном году до нашей эры, было не так уж много времени на постройку храмов, но его сын, Соломон, вознамерился возвести восхитительную святыню, которая восславила бы и его народ, и его Бога. К несчастью, его народу недоставало необходимых навыков, поэтому Соломон заключил договор с Хирамом, царём Тира, чтобы тот предоставил ему группу архитекторов, каменщиков, плотников и кузнецов, которые вполне предсказуемо использовали архитектурное решение, широко распространённое в их местности.

Храм представлял собой узкий каменный прямоугольник, со стенами в три метра толщиной. Библия приводит величину храма в локтях. Эта единица измерения является кошмаром для исследователей, поскольку она существовала в двух стандартах: стандартный локоть составляет чуть менее 44 см, а королевский – 53. В настоящее время эксперты сходятся на том, что Библия имеет ввиду королевский локоть. Таким образом, храм Царя Соломона имел примерно следующие размеры внутреннего пространства: 41 метр в длину, 10,5 метров в ширину и15 метров в высоту.

К массивным стенам храма Соломона, которые финикийцы сложили из каменных блоков не используя цемент, вела лестница из десяти ступеней. Две бронзовые колоны, именуемые Яхин и Боаз, обрамляли вход. Напротив входа помещалась тридцатитонная бронзовая чаша со святой водой, покоившаяся на спинах двенадцати отлитых из бронзы быков, символизирующих собственного бога финикийцев, Эля.

Финикийский храм имеет три выстроенные в линию части: притвор, святилище и, наконец, святая святых. Этот общий план прекрасно подходил и Соломону, поскольку ритуалы евреев и финикийцев имели много общего, отличаясь, главным образом, в том, что евреи утверждали почитание единого Бога, освободившего их из египетского плена и подарившего им дом в Ханаане.

Согласно реконструкции, опирающейся на сообщаемые Библией сведения, храм имел небольшой притвор, или Улам, с левой стороны. Храмовые служения проходили в главном зале, называемом Хейхал. Два раза в день, рано утром и на закате, проводились жертвенные ритуалы: снаружи закалывали животных, а внутри жгли благовония. Помощники жрецов возжигали десять ламп на треногах. Первосвященник сжигал благовония на алтаре перед ступенями, ведущими в святая святых. В центре зала располагался низкий стол для двенадцати хлебов, по одному для каждого племени Израиля.

Стены Хейхала были обшиты кедром, украшены финикийскими узорами крылатых сфинксов и лотосов. Зал с высоким потолком, аромат кедра и благовоний, богато орнаментированные стены, тускло освещённые расположенными под потолком окнами – все это подчёркивало таинственность и красоту храмового служения. Благоговение усиливалось чувством близкого присутствия Бога, за дверьми святая святых.

Святая святых, или Двир, представляла собой тёмное помещение кубической формы, не имеющее окон. Стены также были отделаны кедром, но украшены не так богато, как в роскошном Хейхале. Сюда не мог войти никто, кроме первосвященника в единственный день в году, день Суда, когда он приносил в жертву кровь, как моление к Богу об очищении Его народа от грехов.

Эта реконструкция основана на втором значительном отличии еврейских и финикийских верований. Евреи не верили в идолов, и, хотя, в святая святых находилось божественное присутствие, здесь не было Его статуи или образа, а только небольшой ларец, считавшийся троном Бога, в котором хранились каменные скрижали Моисея, с начертанными на них Десятью заповедями.

На страже трона Бога (известного также как Ковчег Завета, поскольку он представлял собой договор между Богом и евреями, согласно которому они обязывались почитать Его одного) стояли два больших сфинкса, чьи распростёртые крылья касались стен и смыкались над головами. Они были вырезаны из оливкового дерева, инкрустированы золотом и имели пять метров в высоту. Библия называет их «херувим».

Ничего не известно о том, что располагалось внутри святая святых финикийских храмов, кроме того, что комната содержала некий образ, почитаемый финикийцами. Вероятно, здесь хранился бетил, или святой камень. Но остаётся загадкой, кому из финикийцев позволено было входить к нему.