Глава 32. В этот же день около десяти часов вечера Хьюз и Банни Бремнер сидели у телевизора в своем уютном особняке

В этот же день около десяти часов вечера Хьюз и Банни Бремнер сидели у телевизора в своем уютном особняке, ни ей, ни ему не было никакого дела до премьеры фильма одного из племянников начинающего кинорежиссера. Банни исподтишка поглощала шестую порцию шотландского виски со льдом. А ее мужу было не до одурманенной алкоголем жены и какого-то дурацкого фильма.

Хьюз был погружен в чтение доклада Сида Уильямса, касающегося Лукаса Мэйнарда и Лесли Пушо. Из доклада следовало, что Мэйнард мертв, а собранные им документы уничтожены. Дело не стоило бы выеденного яйца, но подружка покойного исчезла. Пришлось повозиться, пока по номеру машины установили ее адрес. Единственное, что удалось обнаружить в квартире Лесли Пушо в Арлингтоне, – это открытый и совершенно пустой сейф, задвинутый под кровать. Хозяйка покинула квартиру недавно – сигаретный окурок, оставленный ею в пепельнице, еще дымился. Возникал естественный вопрос: зачем она возвращалась домой после гибели Мэйнарда?

На полу лежала ксерокопия одной из страниц сверхсекретных материалов, касающихся корпорации Стерлинга О’Кифа. Все стало на место, на листе были проставлены число и время – ксерокс сделали в этот же день утром. Тут сработал рефлекс журналиста, привыкшего датировать все бумаги. Короче говоря, становилось ясно, что чертовка сняла копию с документов Мэйнарда.

Сид действовал оперативно: один из людей продолжал наблюдать за ее домом, в редакцию «Вашингтон индепендент» была отправлена женщина, а сам он во главе целой группы прочесывал федеральный округ, а заодно и штаты Виргиния и Мэриленд. Имя и данные водительских прав Лесли Пушо ввели в компьютеры Лэнгли и в федеральную базу данных полиции, а также в ЭВМ всех компаний, так или иначе связанных со «Стерлинг О’Киф энтерпрайсиз». Теперь можно было надеяться: если шефу «Мустанга» повезет и Лесли, скажем, арендует машину в «Голд стар рент-э-кар», тогда можно будет легко выйти на нее и уничтожить и ее саму, и бумаги.

Бремнер взглянул на супругу. Мысль о том, что теперь, после стольких лет позора и унижений, он может спокойно сидеть с ней в одной комнате, поддерживая иллюзию семейной гармонии, успокоила его.

В молодости ему очень нужны были ее деньги. К моменту, когда Хьюз появился на свет, богатство семьи Бремнеров превратилось в легенду. В свое время опасение, что его могут просто-напросто вышвырнуть из этого пятидесятикомнатного особняка, приводило его в неистовство – это был бы конец света, конец всей жизни. Поначалу, женившись на Банни, он надеялся, что время возьмет свое и она изменит условия брачного контракта, согласно которому в случае ее смерти он получил бы в свое распоряжение средства, дававшие возможность лишь для весьма скромного существования.

У них не было детей, и все свое состояние Банни завещала своим племянникам. Ничто не могло смягчить ее – в денежных вопросах она, как и ее отец, была непоколебима. В те времена, когда она еще любила мужа, Банни в ответ на его жалобы и просьбы давала обнадеживающие обещания. «В следующем году я обязательно сделаю все, что ты просишь, милый, – говорила она. – Нужно только решить вопрос с имуществом деда». На следующий год все повторялось снова, правда, с другими оговорками.

Потихоньку любовь перешла в ненависть, она перестала церемониться и часто кричала:

– Ты мот! Я и так позволяла тебе слишком много. Почему я должна содержать тебя, когда ты со мной так по-свински обращаешься?

– Потому, дорогая Банни, что я нужен тебе ничуть не меньше, чем ты мне, – отвечал в таких случаях Хьюз Бремнер.

Когда в вопросе о деньгах наступила полная ясность, он, как ни странно, разом успокоился. Еще более циничным и невозмутимым он стал, когда на его счетах в налоговых заповедниках Люксембурга и Каймановых островов скопилось полмиллиарда долларов. Теперь операция «Величие» должна была дать ему то, о чем подавляющее большинство людей не могло даже мечтать.

Бремнер потер глаза. Он сильно устал, а в таких случаях его сходство с портретом неправедно обогатившегося предка становилось явным – те же впалые щеки, тот же тонкий, далеко выступающий вперед нос, тот же холодный взгляд. Шеф «Мустанга» откинулся назад и прикрыл веки.

Внезапно он почувствовал на себе взгляд Банни. Ее заплывшие глазки, почти пропавшие на одутловатом лице, сверлили его с подозрительностью и ехидством.

– Закрой рот, Банни, у тебя слюни текут, – съязвил он.

– Мерзавец. Что это ты там такое задумал?

– Просто поразительно, ты еще в состоянии хоть что-то соображать, – усмехнулся Бремнер. – Увы, мне очень неприятно разочаровывать тебя, но я ничего такого не «задумал», как ты изволила выразиться. Тем не менее благодарю за проявленное ко мне внимание, возможно, это будет меня стимулировать.

– Ублюдок, – изрекла Банни и отхлебнула порядочный глоток своего неизменного виски со льдом.

Затрещал телефон. Это наверняка звонили Хьюзу – немногие из друзей Банни, еще продолжавшие с ней общаться, прекрасно знали, что к этому времени она уже успевала влить в себя столько спиртного, что разговаривать с ней не имело смысла. Бремнер снял трубку и услышал голос Гордона Тэйта.

– Извините за беспокойство, сэр. – Гордон, как всегда, говорил спокойным, деловитым тоном. – Я звоню из Денвера. Флоресу и Уокер опять удалось уйти.

При этих словах Бремнер едва не вскочил.

– Что произошло? – Его голос был ледяным и спокойным.

Гордон быстро и коротко рассказал, как было дело:

– Наши люди обнаружили нас в ангаре только через пять часов. Мы проследили путь Ашера и женщины до складов «Интернэшнл кейтеринг». Там нам сказали, что их повез куда-то на грузовике менеджер компании. Вероятнее всего, они сели в один из самолетов, но мы не знаем, в какой именно. С того момента, как нас связали, компания загрузила их целых тридцать шесть штук, а менеджер куда-то запропастился.

– Продолжай, – сказал Бремнер, лихорадочно соображая, куда могли отправиться Уокер и Флорес.

– Электронный маяк, установленный в машине, которую арендовал Флорес, вывел нас на одну женщину, художницу, занимающуюся подделкой документов. Она сказала, что сделала им обоим паспорта, так что они скорее всего сели на самолет, отбывающий за границу. Мы выяснили у художницы имена, на которые она оформила бумаги.

– Это должно было стоить им уйму денег. Где они их взяли?

– Флорес снял их с одного из наших счетов, предназначенных для решения экстренных проблем.

– Это невозможно. Я заблокировал доступ к нашим счетам по его коду. Чей, интересно, код он использовал?

– Мой, сэр, – сказал Гордон после небольшой паузы.

Бремнер выругался про себя:

– По-видимому, твой код каким-то образом стал известен женщине?

– Похоже на то, сэр.

Начальник «Мустанга» вздохнул, пытаясь представить себе, что мог раскопать Флорес в компьютерной базе данных ЦРУ. Вдруг его осенило: Флорес и женщина решили попытаться узнать правду о Хищнике и Лиз Сансборо.

– Значит, так. Скорее всего они отправились в Париж, – сказал он Гордону. – Я предупрежу наших людей, чтобы они взяли под наблюдение аэропорт Шарля Де Голля, но не думаю, что это что-нибудь даст. Флорес наверняка постарался попасть в Париж каким-нибудь другим способом. Тебе придется лететь туда. Подготовь все, что нужно для поездки.

Гордон, заколебавшись, снова сделал паузу, на этот раз более длинную.

– Ей известно, что она Сара Уокер, – выдавил он наконец.

– Черт побери!

На этот раз Бремнер не смог сдержаться и выругался вслух. Для успешного проведения операции «Маскарад», для ликвидации Хищника, для спасения корпорации Стерлинга О’Кифа и, самое главное, для успеха операции «Величие» было необходимо, чтобы эта женщина считала себя Лиз Сансборо!

Банни Бремнер тупо уставилась на мужа. Он редко ругался в ее присутствии. Хьюз знал, что сейчас против обыкновения лицо его искажено злобой. Он изо всех сил старался взять себя в руки.

– Как она могла это узнать? – спросил он, понизив голос.

– Вероятно, Хьюз, она прекратила принимать таблетки.

– Потому она и совала нос в досье отдела личного состава. Ладно, я поговорю с доктором и выясню, что еще есть у него в лаборатории. А тебе теперь предстоит серьезная работа: ты должен доставить ее назад живую, и быстро!

– Я сделаю это, Хьюз. Поверь мне, сделаю. – Гордон говорил тихо, но в голосе его явственно слышалась сдерживаемая ярость.

– Я отдам распоряжение, чтобы тебе присвоили новый личный код. Позвони нашим ребятам минут через пятнадцать.

Бремнер повесил трубку, затем снова снял ее, набрал номер своего личного оператора компьютерного центра, сообщил ему, как Ашер воспользовался кодом Тэйта. Затем он приказал выделить для Гордона новый код:

– Не блокируя старый, внимательно фиксируй все попытки использования как нового, так и старого. О любой попытке получения денег с их помощью я должен знать, идет ли речь о банковских счетах, специальных фондах или о чем-либо еще. Постарайся сделать так, чтобы мы могли проследить, где именно этими кодами пытаются воспользоваться. Да, и установи контроль за кредитными карточками Флореса.

– Есть, сэр. Что-нибудь еще?

Голос оператора звучал совершенно бесстрастно, словно говорил не живой человек, а машина. Он работал на Бремнера почти двадцать лет, и руководитель «Мустанга» знал, что может доверять ему.

– Сара Уокер и Ашер Флорес скорее всего направляются в Париж. Предупреди всех наших людей, что они, по-видимому, скоро будут там.

Бремнер повесил трубку и откинулся назад, размышляя. Банни продолжала смотреть на него, вид у нее был испуганный. Он привык читать в ее взгляде злобу, но никак не страх. Что же ее так напугало? При том количестве шотландского виски, которое она регулярно потребляла, ее мозг скорее был похож на заспиртованный лабораторный образец, чем на орган, способный выполнять свои функции. Тем не менее казалось, что она явно чего-то боится. Чего?

– Хьюз! Кто такая Сара Уокер? – спросила она.

Бремнер был поражен. Его супруга, должно быть, услышала, как он произнес это имя, беседуя по телефону. Но почему это ее так взволновало? И вдруг до него дошло. Она ревновала его. Старая карга решила, что он собирается в Париж, чтобы встретиться там с какой-то женщиной. Это позабавило его, и Хьюз Бремнер улыбнулся.

– Ты ее не знаешь, дорогая, – спокойно ответил он. – Да тебе это и ни к чему.