Глава 4. Экстраординарный процесс (extra ordinem cognitio)

Экстраординарный процесс (extra ordinem cognitio)

Классические юристы говорят о процессуальных средствах extra ordinem (D.4,6,2 pr; 26,7,1 pr; 19,1,52,2: "extraordinaria actio"), противопоставляя судебные разбирательства с особой про­цедурой процессу per formulas, предусмотренному законом 17 г. до н. э. как ordo iudiciorum privatorum. Эти формы — cognitiones — в классический период разнообразны, но они имеют общие черты, которые получили известную унификацию в постклассический период, когда, с отменой производства per formulas в 342 г. (С.2,57,1), cognitio стала ординарным видом процесса²⁶.

Все разбирательство разворачивается перед магистратом или чиновником: исчезает фигура частного судьи и деление на фазы in iure и apud iudicem. Решение судьи становится приказом госу-

²⁵ В I в. н. э. постановление сената включило в этот круг и лиц сена­
торского сословия. Право нередко отвечает насмешкой на попытку со­
здать привилегию.

²⁶ Дигесты Юстиниана содержат титул "De variis et extraordinariis
cognitionibus..." (D.50,13), где говорится в основном о взыскании гонорара
лицами свободных профессий (studiorum liberalium). Здесь смысл выра­
жения "extraordinaria cognitio" — единственного такого сочетания в ис­
точниках — значительно уже, чем тот, какой вкладывает в термин со­
временная романистика.

Глава 4. Экстраординарный процесс (extra ordinem cognitio) 221

дарственного органа, и именно с ним (а не с litis contestatio) свя­зывается преклюзивный эффект процесса. Сила такого решения зависит от иерархии судебных инстанций, высшей из которых является сам император, поскольку допускается апелляция в высшую инстанцию на решение нижестоящего суда. Обвиняемый не участвует в установлении процесса, который в случае его не­повиновения принимает принудительный характер. Усиление ад­министративного произвола в процессе в ущерб строгости формы делает возможным предъявление со стороны ответчика встреч­ных требований истцу в рамках одного разбирательства (D.50,13, 1,15). Публичный характер производства по частным делам не­посредственно связан с усилением абсолютной власти императора и постепенной деградацией автономии личности в эпоху Империи.

Возникновение cognitiones относится к.правлению Августа, ко­торый уже в 30 г. до н. э. получает судебную власть как высшая апелляционная инстанция (Dio Cass., 51,19,7), очевидно, по делам, слушающимся в судах магистратов, в том числе и провинциаль­ных. В это время — до lex Iulia iudiciorum privatorum — понятие "extra ordinem" еще не существует. Компетенцию судьи первой инстанции Август получает в 23 г. до н. э. вместе с imperium proconsulare maius et infinitum, высшей проконсульской властью, не имеющей функциональных (и в определенном смысле — тер­риториальных, поскольку она распространяется и на город Рим) ограничений. Отныне принцепс мог устанавливать судебные про­цессы, подобно претору до lex Aebutia.

Издание lex Iulia iudiciorum privatorum, несомненно, ограни­чивает сферу судебной деятельности самого принцепса, который слушает в основном уголовные дела и принимает апелляции по приговорам, вынесенным в различных cognitiones. Начиная с Клавдия (Suet., Claud., 14), принцепс принимает апелляции и по судебным определениям ординарного процесса. Поначалу прин­цепс лишь отменяет такие решения, делая возможным повторе­ние процесса per formulas (своеобразная in integrum restitutio), но уже во II в. — сам выносит новое решение (Scaev. D.49,1,28,1; Paul. D.10,2,41). В III в. высшей апелляционной инстанцией почти исключительно выступает префект претория, который выносит решения именем императора (vice sacra).

В Риме cognitiones вводились для защиты отдельных отноше­ний, конструкция которых не вписывалась в систему процесса per formulas. При Августе консулам было поручено вести в экстраор­динарном порядке дела по фидеикомиссам (Gai., 2,278), которые при Клавдии перепоручили специальному praetor fideicom-missarius (D.1,2,2,32). Консулы же разбирали дела по алиментам (начиная с Антонина Пия: D.25,3,5), а также — с Марка Авре-

Раздел IV. Защита прав

лия — pollicitatio. Некоторые вопросы, которые находили адекват­ное выражение в ординарном процессе, параллельно рассматри­вались extra ordinem: дела, связанные со status libertatis, решали сначала консулы, а с III в. — специальный praetor liberarium causarum. В ведении особого praetor tutelaris находились дела по назначению и смещению опекунов (potioris nominatio и excusatio tutoris), решавшиеся исключительно в экстраординарном порядке. Имущественные дела между фиском и частными лицами судил специальный praetor qui inter fiscum et privatos ius diceret, споры между гражданами и казной римского народа (aerarium) — praefecti aerarii (D.40,5,4,20; 49,14,15,4).

Постепенно все большая часть гражданских дел — даже те, для которых имелись формулы в эдикте, — сосредоточивается в суде praefectus urbi, который в конце III в. почти полностью под­меняет собой ординарные суды.

В провинциях уже в эпоху Республики существовали различ­ные формы cognitio для решения дел между Перегринами без отечества (peregrini nullius civitatis), тогда как при участии римс­ких граждан (хотя бы с одной стороны) процесс строился по пра­вилам провинциального эдикта. Однако уже во второй половине II в. процесс per formulas практически исчезает в провинциях, даже сенаторских, полностью уступая место cognitiones к началу III в.

Cognitiones классической эпохи начинались с вызова ответчи­ка в суд посредством denuntiatio — устного заявления истца, в котором он излагал дело и называл срок явки к магистрату. В Египте известна практика составления письменного документа о вызове в суд, заверяемого нотариально в государственном органе (необязательно в суде), но в какой степени такой акт сообщал вы­зову в суд официальный характер, остается дискуссионным.

Иногда вызов в суд по просьбе истца осуществляет публичный орган — evocatio (или denuntiatio ex auctoritate). В случае если ответчик проживал в другом городе, судящий магистрат (чинов­ник) направлял прошение местным властям с тем, чтобы они вы­звали его в суд (evocatio litteris). Если ответчик не отзывался, следовала публичная evocatio edictis, и вызов в такой форме по­вторялся трижды. Если эти меры не имели успеха, магистрат из­давал edictum peremptorium, угрожая провести процесс заочно (D.5,1,70—71).

Ответчик, ослушавшийся приказа судящего магистрата, рас­сматривался как лицо, оскорбившее его авторитет, — contumax. Contumacia первоначально вела к автоматическому проигрышу процесса, а позднее служила основанием для установления заоч­ного производства по делу. При этом проигрыш процесса истцом

Глава 4. Экстраординарный процесс (extra ordinem cognitio) 223

был возможен лишь в случаях, когда выявлялась его недееспо­собность или некомпетентность суда в предмете дела. Неявка истца прекращала процесс.

Появившись перед магистратом, стороны излагали ему дело в свободной форме. Ответчик должен был привести возможные возра­жения (exceptiones, praescriptiones) на petitum истца на этой стадии процесса. Следовала litis contestatio, имевшая здесь исключительно консервирующий эффект (D.2,1,19 pr; 34,9,18 рг). Затем тот же ма­гистрат продолжал рассмотрение дела или делегировал его назна­ченному судье — iudex datus (или pedaneus — подсобный), на выбор которого стороны не имели никакого влияния (D.1,18,8).

Уже в III в. принцип condemnatio pecuniaria нарушается в су­дебных разбирательствах in rem и встречается осуждение к вы­даче самой вещи — in ipsam rem (С.3,34,5). Другое новшество со­ставляет присуждение ответчика к уплате судебных издержек (sumptus litis), имевшее штрафной характер, а также — судебной пошлины государству (sportulae), которая развивается в постклассический период. При осуждении к уплате денежной суммы, уже во II в. судье дозволяется возлагать на ответчика обязанность уплатить проценты при задержке выплаты pecunia condemnationis (C.7,46,1).

Решение, вынесенное в cognitio extra ordinem, подвержено appellatio (апелляции), которая развилась из практики жалоб на несправедливые судебные решения самому принцепсу²⁷. Император делегировал рассмотрение апелляций префектам города и претория соответственно тому, был ли приговор вьшесен в Риме или за его пределами. Эта делегация стала рассматриваться как постоянная, а апелляция — направляться непосредственно префекту. В провинци­ях апелляции рассматривали проконсулы (или в императорских про­винциях — легаты Цезаря), тогда как апелляционной инстанцией по их приговорам был принцепс (или префект претория).

Апелляция должна была быть представлена самому судье ли­бо в устной форме — сразу же по вынесении приговора, либо в письменной (libellus appellatorius) — в ближайшие же дни. Судя­щий магистрат, на приговор которого направлялась апелляция (iudex a quo), решал — не без злоупотреблений положением, что нередко вынуждало принцепса вмешиваться самому, — дать ли протесту ход. Отклонение апелляции мотивировалось пороками формы или очевидным желанием ответчика затянуть вступление судебного решения в силу. В случае положительного решения он выдавал ответчику litterae dimissoriae (или apostoli) с изложением

Уже в конце I в. принцепс принимает апелляции и на решения, вынесенные в процессе per formulas.

Раздел IV. Защита прав

вопроса для апелляционного суда (iudex ad quem), куда тот дол­жен был с ними обратиться.

Апелляция откладывает вступление приговора в силу. Реше­ние судьи апелляционной инстанции — если апелляция не откло­нена — заменяет собой предшествующее судебное решение. Если решение было вынесено в высшей судебной инстанции (самим принцепсом), оно вступало в силу немедленно. Решение, вступив­шее в силу, имеет преклюзивный эффект.

Исполнительное производство отличалось от ординарного лишь в некоторых деталях. Если ответчик был приговорен in ipsam rem, приведение решения в исполнение осуществлялось силой (manu militari — вооруженной рукой). Существенное нов­шество было введено Антониной Пием (D.42,1,15) на случай при­нудительного взыскания, объем которого не превышал всего имущества осужденного. Магистрат (или его apparitores) захваты­вал — на основе его права pignore capere — отдельные вещи осу­жденного (pignus in causa iudicati captum), и победитель процесса осуществлял их публичную продажу с торгов. Если покупателей не находилось, по рескрипту Септимия Севера и Каракаллы (D.42,1,15,3) захваченные вещи могли быть присуждены (addictio) в собственность победителя процесса, но так, чтобы их стоимость не превышала сумму долга ("еа quantitate quae debetur"). Этот вид принудительного исполнения судебного решения примечате­лен тем, что взыскание не обращается на все имущество осуж­денного, как при missio in bona и bonorum venditio. Правовым основанием такого смягчения наказания является замена соли­дарности гражданского общества подчинением субъекта публич­но-административной власти. Такой подход лежит и в основе заочного судопроизводства и предстает, таким образом, общим симптомом изменений в civitas и в гражданском правосознании в результате утверждения власти императора.

Глава 5 Постклассический процесс

Упразднение процесса per formulas в 324 г., который к тому времени удержался лишь в самом Риме, сделало cognitio основ­ной процессуальной формой. Ослабление единства Империи отра­зилось и в разнообразии судов, особенно в Восточных провинци­ях, но в целом принципы классической cognitio получили доста­точно унифицированное развитие в столицах (Риме и Константи­нополе) и в судах четырех префектов претория, отправлявших

Глада 5. Постклассический процесс

правосудие vice sacra каждый в своей части Империи. Под влия­нием эллинистической традиции в судопроизводстве получает преобладание письменная форма, что определяет отличия в орга­низации процесса по сравнению с классическими cognitiones. При Юстиниане многие процессуальные формы претерпевают даль­нейшие изменения.

Вызов в суд в IV — начале V в. осуществляет в письменной форме истец при поддержке судебного органа — litis denuntiatio (аналог классической denuntiatio ex auctoritate). Ответчик реаги­рует, направляя в суд contradictorii libelli, которые остаются на хранении в канцелярии суда. Явка в суд назначалась через четы­ре месяца после вызова. Со второй половины V в. эту форму за­мещает libellus conventionis — вызов, направляемый ответчику судом по инициативе истца, который, обратившись к судье (postulatio simplex), требует вызова (conventio) ответчика. Здесь вызов исходит от судьи, который и решает, дать ли делу ход, и устанавливает срок для явки в суд (обычно более короткий, чем при litis denuntiatio).

В случае отказа ответчика вызов, как и в классической cogni-tio, повторялся трижды, а затем процесс проводился заочно. В V—VI вв. при заочном производстве от истца уже требуют дока­зать свое право. Отсутствие истца прекращало процесс. В Новеллах Юстиниана предусматривается сложная процедура, посредством ко­торой ответчик в случае неявки истца мог добиться полного оправда­ния, что лишало истца права требования на будущее.

На первой стадии судебного разбирательства, называемой в эту эпоху principium (или primordium) litis, стороны излагали свои требования (narratio) и возражения (contradictio, или responsio). Ответчик мог указать, помимо прочего, на некомпе­тентность суда (praescriptio fori) — в отношении места (ответчик мог быть привлечен к суду только по месту жительства) или предмета дела. После litis contestatio возражения получали вид апелляции. При Юстиниане возражения принимаются к рассмот­рению и на второй стадии процесса. Отныне эффект litis contestatio состоит лишь в том, что строго личные требования пе­реходят по наследству. Окончательное исчезновение преклюзив-ного действия litis contestatio сказалось в том, что в текстах коди­фикации Юстиниана классическая exceptio rei in iudicium deductae не упоминается.

На второй стадии процесса — medium litis — стороны пре­доставляли доказательства своих требований. В эту эпоху тенден­ция к установлению иерархии доказательств, наметившаяся уже в классических cognitiones в связи с возможностью апелляций, получает дальнейшее развитие. Именно в постклассическом про-

Раздел IV. Защита прав

цессе окончательно утверждаются принципы, сформулированные юристами средних веков в максимах: "Adore поп probante reus absolvitur" ("Если истец не доказывает требование, ответчик подлежит оправданию") и "In excepiendo reus fit actor" ("В от­ношении искового возражения ответчик становится истцом", tq. есть несет бремя доказывания, onus probandi).

В это время в арсенале процессуальных правил появляется фигура презумпции (praesumptio), связанная с распределением onus probandi: некоторые факты в нормативном порядке счи­таются судьей несуществующими, пока заинтересованная сторона не докажет обратное. Если такой факт доказан, следует пере­распределение onus probandi между сторонами. Наряду с такой относительной презумпцией (praesumptio iuris tantum), сущест­вует и абсолютная (praesumptio iuris et de iure), когда в отноше­нии факта, существование которого выводится из доказательства другого факта (презюмируется), не допускается доказательства противного.

В оценке доказательств судья должен опираться на офици­альный нормативный материал, что существенно ограничивает его произвол по сравнению с процессом per formulas. Это явление берет начало в классических cognitiones, практика которых вела к генерализации устойчивых мнений юрисконсультов (regulae iuris) в качестве авторитетного основания для отдельных решений. Если prudentes подвергали все сомнению и видели в ius controversum живую жизнь права, то имперские чиновники стре­мятся создать твердую почву для стабильной оценки правовых ситуаций и судебных решений и тем самым законсервировать достижения правовой науки.

Повышение ответственности судьи за свое решение (связанное со слиянием функций судебного магистрата и судьи) привело к отказу от древнего принципа диспозитивности процесса, по кото­рому решение принималось лишь на основании фактов, представ­ленных к рассмотрению и доказанных сторонами (secundum alligata et probata partium). Уже в классических cognitiones судья мог потребовать предоставления дополнительных сведений и до­казательств, стремясь оценить ситуацию в целом. Вместе с тем эти действия не имеют целью полную реконструкцию действи­тельности, отличной от ее отражения в материалах процесса. Так, бесспорным доказательством по-прежнему считается признание или клятва. Постклассический судья стремится не к тому, чтобы его решение было справедливым, а, прежде всего, к тому, чтобы оно было неопровержимым.

В эту эпоху утверждается преимущество письменных доказа­тельств перед устными свидетельскими показаниями, к которым

Глава 5. Постклассический процесс

теперь относятся даже с некоторым предубеждением, выражен­ным в максиме: "Testis unus, testis nullus" ("Один свидетель не свидетель"). Судебная практика требует увеличения числа свиде­телей для опровержения факта, зафиксированного документально.

Ведение протоколов процесса (per litteras) сопровождалось не­оправданным затягиванием дела. Постклассический процесс, в от­личие от прежней cognitio, знает mors litis. При Юстиниане уста­навливается срок прекращения процесса в три года после litis contestatio. Правда, после этого истец мог повторить процесс.

В эту эпоху содержание судебного решения становится разно­образнее. С упразднением преклюзивного эффекта litis contestatio возможность повторить процесс стала зависеть от характера ре­шения, которое нередко допускало пересмотр дела. Если оправда­ние ответчика зависело от exceptio delatoria (например, pactum de поп petendo, заключенный на определенный срок), то по истече­нии срока истец мог вчинить иск вновь.

Наконец, становится возможным (уже в cognitio) вынесение нескольких решений в ходе одного судебного разбирательства — по отдельным, предварительным вопросам и по делу в целом, — на каждое из которых могла быть подана апелляция, что увели­чивало продолжительность судебного разбирательства.

В эту эпоху устанавливается строгая иерархия судебных ин­станций: губернаторы провинций — викарии диоцезов (iudices spectabiles) — префекты претория и города (iudices illustres) — августы (императоры), которые принимают апелляции только на решения судов двух высших инстанций. При Юстиниане преду­сматривается максимальное число инстанций в три ступени для прохождения любого дела. Дела на крупную сумму рассматривает только префект претория, решение которого не подлежит апелля­ции, но может быть отменено (in integrum restitutio) по постанов­лению того же суда. В отличие от cognitiones, допускается прямое обращение лица, подавшего апелляцию к iudex ad quem, если iudex a quo отказывается выдать litterae dimissoriae.

Принудительное исполнение судебного решения теперь, как правило, обращается лишь на отдельные вещи должника — в форме pignus in causa iudicati captum, — тогда как взыскание на все имущество обращается лишь в случае, если размер долга превышает активы должника, — в форме bonorum distractio с последующей конкурсной продажей. Конкурс кредиторов допус­кается теперь и в случае изъятия отдельных вещей.

Раздел V ПРАВО ЛИЦ

" Субъекты права выступают в правовом общении как абстракт­ные лица (persona). Совокупность правовых качеств, выражающих включенность субъекта в ту или иную сферу социальной жизни, регулируемую нормами права, определяет статус лица (status). Чем выше статус, тем полнее правоспособность — возможность быть субъектом прав и обязанностей. Право лиц включает в себя крите­рии классификации лиц, устанавливает соответствие между ста­тусом и правоспособностью, а также определяет действительную способность лица совершать юридические акты — дееспособность.

Эти вопросы имеют фундаментальное значение для существова­ния и функционирования правовой системы. Право лиц принадлежит исключительно сфере ius civile¹. Это ограничение указывает на гра­жданскую общину квиритов как на точку отсчета при определении статуса лица.

Если по естественному праву (ius naturale) все люди формально равны (D. 50,17,32), то в плане исторически определенных нацио­нальных правовых систем (ius gentium) наблюдаются ограничения: по отношению к рабам и чужеземцам право отдельной гражданской общины (ius civile) выступает привилегией. С этой точки зрения пол­ноправными лицами являются только члены civitas — cives.

Глава 1 Pa6bi(servi)

По идущей от Гая традиции рассмотрение права лиц начи­нается с анализа положения рабов. Gai., 1,9:

Et quidem summa divisio de Итак, важнейшее разделение в пра-

iure personarum haec est, quod _{ве лиц mo> что все лю}ди являются

omnes homines aut liberi sunt _{либо сво}б₀дными, либо рабами,
out serm.

Рабство — servitus — институт ius gentium (D.l,5,4,1 = I. 1, 3,2): оно не считается исключительно римским явлением и имеет своей предпосылкой возникновение гражданских общин. Раб (ser-

¹ Единственная ситуация, когда претор вмешивается в право лиц, — tui-tio praetoria рабов, отпущенных на волю без соблюдения надлежащей фор­мы, до принятия lex Iunia Norbana, — крайне непродолжительна по времени.

Глава 1. Рабы (servi)

vus, homo) находится вне политического общества и не является субъектом ни ius civile, ни ius gentium; по римскому праву, как и в других античных правовых системах, он считается вещью (res). Специфика этой вещи состоит в том, что она никогда не бывает ничейной (res nullius). Marc, 1 inst., D. 1,5,5,1:

Servi autem in dominium Рабы переходят в нашу собствен-

nostrum rediguntur aut iure ностъ либо по цивильному праву, ли-

civili aut gentium: iure civili, бо по праву народов: по цивильному

si quis se maior viginti annis праву — если кто-либо старше два-

ad pretium participandum дцати лет подвергся продаже ради

venire passus est: iure gen- получения части цены; по праву на-

tium servi nostri sunt, qui ab родов нашими рабами являются те,

hostibus capiuntur aut qui ex кто захвачены у врагов или кто рож-

ancillis nostris nascuntur. дены от наших рабынь.

Цивильным способом перехода в рабское состояние считается си­туация, когда с целью обмануть доверчивого покупателя кто-то под­говаривает знакомого продать себя в качестве раба с тем, чтобы за­тем объявить сделку ничтожной. Такая сделка, однако, признана не­обратимой: сначала претор предоставляет обманутому покупателю особую exceptio против иска о свободе (vindicatio in libertatem), затем приравненные к закону нормативные акты, которые могли опреде­лять статус лиц, исключают восстановление в первоначальное со­стояние, так что лицо, давшее продать себя ради получения части покупной цены, остается рабом (D. 40,13,1 рг; 40,13,3; 49,14,2). Здесь рабский статус возникает одновременно с переходом субъекта в соб­ственность к другому лицу.

Захваченное у чужеземца — не только военного противника (hostis), но любого представителя народа, не связанного с Римом до­говором о дружбе или гостеприимстве (D. 49,15,5,2), становится соб­ственностью захватившего (Gal, 4,16). В случае военной победы рим­ский военачальник по согласованию с сенатом назначал публичную распродажу пленных в рабство (venditio ad hasta, или sub corona).

Римлянин, попавший в плен, выбывал из civitas и становился ра­бом на чужбине ("servus hostium", — Gai., 1,129). С этой гипотезой связан специфический институт — postliminium (ситуация, насту­пающая после обратного перехода границы, limen, — Cic, Top., 36—37). Римский гражданин, вернувшись из плена, вновь обретал утрачен­ный статус. Автоматически восстанавливались и все права и обязан­ности лица, за исключением владения и брака (D.49,15,12; 49,15,8), возобновление которых требовало нового волеизъявления.

Утрата личной свободы и гражданства наступает и вследствие выдачи римского гражданина военным врагам самим государст-

Раздел V. Право лиц

вом (deditio). Выдаче подвергались римские граждане, созна­тельно оскорбившие иностранных послов (например, в 188 г. до н. э.: Liv., 38,42,7; ср. Val.Max., 6,6,3 и 5). Предметом контровер­зы стал случай выдачи врагам консула Гая Гостилия Манцина, побежденного в войне с Нуманцией в 137 г. до н. э. Консул заклю­чил^ врагами мир, связав себя клятвой (sponsio). Сенат не утвер­дил договор и, чтобы избавиться от ответственности, выдал Ман­цина противнику. Однако нумантинцы не приняли полководца, и тот возвратился в Рим, где по вопросу о его статусе разошлись мнения П.Муция Сцеволы и Юния Брута (D. 49,15,4). Публий Му-ций отказывал вернувшемуся в праве гражданства, считая expulsio ex civitate достаточным основанием для его утраты, по­добно изгнанию (D. 50,7,18). Возобладало, однако, мнение Брута, по которому deditio, как и дарение (donatio), не имеет силы без принятия на другой стороне отношения (Cic, Top., 37).

Рождение от рабыни, правильный брак (iustum matrimonium) с которой признавался невозможным, определяло рабский статус ребенка (по правилу ius gentium, — Gai., 1,89). Однако, если мать была свободной во время зачатия или хотя бы некоторое время в период беременности (D. 1,5,5,3), считалось, что ребенок рождался свободным. Такое благоприятствование свободе (favor libertatis) утверждается в классический период.

Известны и другие цивильные способы обращения в рабство: осу­ждение в iudicium publicum на смерть или на каторжные работы (in me-tallum) делало осужденного рабом (servus poenae). Это рабство имело то значение, что все имущество преступника отходило в казну. Одна­ко последующие приобретения (например, отказанное по завещанию в его пользу) были избавлены от этой участи рескриптом Антонина Пия (D.49,14,12) и доставались наследникам. В 535 г. переход в рабство осужденного in metallum был отменен Юстинианом (Nov., 22,8).

Обращался в рабство гражданин, не прошедший периодичес­кий имущественный ценз (incensus), а также уклонившийся от во­енной службы (Gai., 1,160; Ulp., Reg., 11,11; I. 1,16,1).

По сенатскому постановлению, принятому при Клавдии, жен­щина, вступившая в сожительство с рабом и отказавшаяся пре­кратить эту связь вопреки запрету и троекратному предупреж­дению (denuntiatio) господина раба, становилась его рабыней (PauL.Sent, 2,21a,l—18). Рабами рождались и ее дети. Однако ди­тя, зачатое такой женщиной в правильном браке, рождалось сво­бодным несмотря на рабство матери (Gai., 1,91).

SC Claudianum допускало также соглашение между женщиной и господином раба, по которому она сама оставалась свободной, но ее ребенок рождался рабом. Возникала ненормальная ситуация ("inele-

Глава 1. Рабы (servi)

gantia iuris", — GaL, 1,84), когда статус лица зависел от частного со­глашения. Правило ius gentium было восстановлено при Адриане: от свободной матери рождалось свободное дитя. При Юстиниане SC Claudianum было отменено окончательно (С.7,24,1), как позорное и недостойное этой эпохи ("indignum nostris temporibus", — I. 3,12,1).

Известны случаи, когда в ответ на жалобу патрона на неблаго­дарность вольноотпущенника решением принцепса либерт вновь об­ращался в рабство (D.25,3,6,1; 37,14,5 рг). Эта практика привела к выработке общего правила о восстановлении рабского состояния из-за неблагодарности (revocatio in servitutem) только при Константине (CTh. 4,10,1).

С Константином (313 г.) связано и дозволение отцу продавать но­ворожденного, который становился рабом покупателя, но в любой момент мог быть выкуплен родителем (FV., 34). Юстиниан оставил это правило в силе, оговорив возможность продажи случаем крайней нужды (С.4,43,2).

Раб, совершивший уголовное преступление (crimen), бьш безза­щитен й подлежал наказанию без суда на основе imperium магист­рата или potestas господина (ius occidendi). В случае совершения delictum раб подлежал выдаче потерпевшему — noxae deditio — в соответствии с законом XII таблиц (Fest, p.180 Lindsay). Если госпо­дин принимал на себя защиту раба, отстаивая в сущности свое право на него, то проигрыш процесса возлагал на него такую же ответст­венность, как если бы он совершил деликт сам (Gai., 4,75). Этот же порядок — actio noxalis — предусматривал lex Aquiliae в случае на­несения рабом ущерба другому собственнику (damnum iniuriae datum). Если раб, замысливший воровство, бьш пойман на месте преступления (furtum manifestum), то по закону XII таблиц 8,14 (GelL, 11,18,8) его, подвергнув бичеванию (verberatio), сбрасывали со скалы (praecipitatio).

Нанесение телесных повреждений рабу рассматривалось как iniuria и наказывалось штрафом в пользу его господина. В случае существенных повреждений (os fractum) штраф бьш по закону XII таблиц 8,3 (Coll., 2,5,5) вдвое меньше, чем когда страдал свободный. Свидетельские показания раба даже по гражданским делам прини­мались во внимание только под пыткой в ходе следствия (quaestio). Рабам вменялось в обязанность заботиться о безопасности их госпо­дина, в противном случае ни один дом не мог считаться безопасным (D.29,5,1 рг). Принятое в 10 г. до н. э. SC Silanianum предписывало в случае убийства господина подвергнуть допросу всех рабов, нахо­дившихся с ним под одной крышей, предав смерти тех, кто не дока­жет, что не бьш в состоянии прийти на помощь хозяину. SC Silanianum предписьтало, чтобы раб, выдавший властям убийцу своего господина, становился свободным (D.29,5,3,13; 35,2,39).

Раздел V. Право лиц

В классическую эпоху под влиянием стоической философии в римском обществе укрепляется представление о человеческой при­роде раба, отразившееся в законодательстве. Lex Petronia при Клав­дии запретил господам своевольно предавать рабов на растерзание диким зверям (ad bestias repugnare): при обоснованном обвинении раба такое наказание ему назначалось судом (D.48,8,11,2). Рескрипт Марка Аврелия и Луция Вера запрещал также продавать рабов для этих целей (D.18,1,42). Убийство чужого раба наказывалось не только как нанесение ущерба, но и как уголовное преступление (Gai., 3,213). По эдикту императора Клавдия наказанию подлежало и необосно­ванное убийство собственного раба (Suet, Claud, 25,2), а больному рабу, брошенному его господином, предоставлялись свобода (D.40,8,2) и латинское гражданство (С.7,6,1,3). Известно, что Адриан подверг пятилетнему изгнанию (relegatio) одну матрону из Умбрии, которая жестоко наказывала своих рабынь за ничтожные провинности (D. 1,6,2; Coll., 3,3,4). Наибольший резонанс имел рескрипт Антонина Пия (Gai., 1,53 = D. 1,6,1,2):

Sed hoc tempore neque civibus Но в настоящее время ни римским
Romanis пес ullis aliis homini- гражданам, ни другим людям, на-
bus, qui sub imperio populi ro- годящимся под политической
mani sunt, licet mpra modum et властью римского народа, не аозво-
sine causa in servos suos sae- ^ляется чрезмерно и беспричинно
vire; nam ex constuutione impe- жестокообращаться со своими pa-
... „ .. ^r бами; ведь по конституции импе-

ratoris Antonini qui sine causa _ _л *

ту ратора Антонина тот, кто без-

servum suum Occident, поп тг- основательно _{убъет св0}его раба, nus teneri iubetur, quam qui должен отвечать в не меньшей alienum servum occiderit. Sed et степени, чем тот, кто убил чужого, maior quoque asperitas domino- И слишком большая жестокость rum per eiusdem principis con- господ также обуздывается этой stitutionem coercetur; nam con- конституцией принцепса: ибо на sultus a quibusdam praesidibus запрос некоторых губернаторов provinciarum de his servis, qui провинций о тех рабах, которые ad fana deorum vel ad statuas ищут защиты в храмах или у principum confugiunt, praecepit, «namyu принцежов, он предписал

ut si intolerabilis videatur domi- ⁴™f>^l> ^если ^стокость господ

представляется невыносимой, их

norum saemtm cogantur servos _п^_{1нуждали продать св(Ш}х рабов,

suos vendere. Et utrumque recte _{Итои другое пра}вилъно: ибо мы

fit; male enim nostra iure uti _He должны использовать наше пра-

поп debemus; qua ratione et _{в0 в0} вред; на том же основании и

prodigis interdicitur bonorum безумным запрещается управлять

suorum administratio. своим имуществом.

Законодательное ограничение прав собственников здесь выража­ет конфликт между императорской властью и частной собствен­ностью, определяемый тем обстоятельством, что объектом вещного

Глава 1. Рабы (servi)

права является волящая личность. Идея злоупотребления своим правом в рассуждении Гая не увязана с признанием раба человеком, которое и вдохновило императорское решение. Прибегая к концепции imperium populi Romani и говоря об обращении за защитой к святы­ням (особенно показателен поиск убежища у статуй императоров), рескрипт рассматривает рабов как подданных.

В христианскую эру первую часть рескрипта Антонина Пия под­тверждает Константин (С.9,14,1, а.319), а преамбулу с упоминанием "imperium nostrum" воспроизводит текст Институций Юстиниана (11,8,2). В эту эпоху прогресс гуманизма выразился в некотором при­знании семьи и родства среди рабов. Константин (С.3,38,11, а.334) предписал, чтобы при разделе земельных владений не нарушалось единство семей рабов и колонов; Юстиниан (С.6,4,4,10—11; 1.3,6,10) допускает, чтобы сам вольноотпущенник, а не патрон, получал без завещания (ab intestato) наследство своих кровных родственников.

Не имея доступа к сделкам публичной природы (testamentum, in iure cessio), раб мог совершать mancipatio и другие юридические ак­ты как по приказу господина, так и своевольно. Участие раба в ком­мерческом обороте iure civili подчинялось тому принципу, что заклю­ченные им сделки могут только улучшать положение его господина, но не ухудшать. Раб приобретает в пользу господина, но ни к чему его не обязывает — даже если сам факт получения предполагает прекращение права требования на стороне получившего. Например, если должник уплатил денежный долг (solutio) рабу кредитора, последний не утрачивает требование (что было бы естественным эф­фектом уплаты) по ius civile, однако претор защищает должника посредством exceptio doli в пределах той суммы, которая поступила господину раба.

Несмотря на полную неправоспособность раба, в целях развития хозяйства издревле практиковалось выделение рабу в управление некоторого имущества — peculium (о чем свидетельствуют уже ко­медии Плавта: Plaut., Capt., 18; Merc, 1,95). Ответственность по сдел­кам раба с вещами, входившими в пекулий, падала на его господина, но обычно деловая инициатива раба была выгодна, поскольку позво­ляла рабовладельцу рассчитьтать на получение из утаенных рабом средств крупного выкупа за отпущение на волю. Соглашение раба с господином по вопросу выкупа (pactum ob libertatem, — All D.40,1,6) получало значение для третьих лиц. Пекулий оставался собствен­ностью господина и мог быть в любой момент изъят у раба. Даже по отпущении раба на волю его права на это имущество не менялись, и после его смерти оно автоматически возвращалось патрону. Особен­ности пекулиарных отношений будут рассмотрены в связи с пробле­мой представительства.

Раздел V. Право лиц

Раб не мог участвовать ни в каком гражданском процессе. Это обстоятельство сказалось в том, что для защиты свободного статуса лица было необходимо участие особой стороны в процессе — adsertor in libertatem. В древности такой спор разворачивался в форме legis actio sacramento in rem, когда на заявление "MEUM ESSE AIO" ("Заявляю, что*он мой") следовало утверждение (adsertio) "LIBER ESSE AIO" ("Заявляю, что он свободен"). Затем претор объявлял фактическую свободу спорного лица — vindicias secundum libertatem (Liv., 3,44, 11—12) до самого вынесения решения Уже в предклассическую эпо­ху favor libertatis выражался в том, что решение особых судей — de­cemviri stlitibus iudicandi, рассматривавших тогда дела о личной сво­боде (liberalis causae), не считалось окончательным, если оно было вы­несено не в пользу свободы. Возможность пересмотра дела ограничи­валась лишь необходимостью смены одной из сторон в процессе.

Перемены, неизбежные после lex Iulia iudiciorum privatorum 17 г. до н. э., известны мало. Предпочтительнее мнение, по которому про­цесс велся в форме agere per sponsionem, когда обвинительное реше­ние не предполагало денежную оценку предмета спора, в отношении личной свободы (libertas) недопустимую (D.50,17,100). Применялась также formula praeiudicialis: "AN LIBER SIT" ("Является ли он сво­бодным лицом") (Gai., 4,44). С конца II в. дела о личной свободе ве­дутся в форме extraordinaria cognitio специальным судебным магист­ратом — praetor liberalium causarum. Во всех этих формах остается необходимым участие заступника, которое сохраняется еще в IV в. н. э. (СТп. 4,8,5, а.322). Официально упразднив этого участника про­цесса о статусе (С.7,17,1) и дозволив самостоятельно вести процесс лицу с сомнительным статусом, Юстиниан отменяет и древнее пра­вило, по которому судебное решение не в пользу свободы не бьшо окончательным.

Фиктивный процесс о свободе, когда господин раба не возра­жал на заявление заступника (adsertor in libertatem, дословно: тот, кто пересаживает в свободное состояние), тем самым соучас­твуя в процедуре (vindictam imponere), приводил к освобождению из рабства — manumissio vindicta Оснащенный ритуальным жезлом (festuca) adsertor in libertatem, роль которого мог испол­нять любой гражданин, занимал по отношению к рабу позицию исключительного распорядителя, соотносимую с положением самого господина (как при виндикации). Однако претензия виндиканта здесь состояла не в отрицании частного права другого лица, а относилась к публичной сфере. В этих условиях addictio secundum libertatem (подтверждение свободы), произносимая магистратом, в присутствии которого совершался ритуал manumissio, конституировала личный статус раба, и его свобода уже не могла быть оспорена. Необходи-

Глава 1. Рабы (servi)

мость содействия со стороны публичной власти определила транс­формацию этого института в классический период, когда ритуальный удар жезлом и заявление о свободе: "Aio te liberum more Quiritium" ("Объявляю тебя свободным по обычаю квиритов"), — стал совер­шать ликтор (помощник магистрата, носивший перед ним знаки власти — fascies), разумеется, по воле господина раба. Исчезновение фигуры частного заступника в ритуале manumissio vindicta сказа­лось в том, что источники называют действующим лицом этого акта — vindictam imponere — самого dominus (D.40,12,12,2; 49,17,19,4), между тем как он никогда не действует непосредственно жезлом (festuca).

Публичную природу имеют и другие способы отпущения раба (Gai., 1,17): посредством внесения раба по приказу господина в списки ценза (manumissio censu), проводившегося каждые пять лет, и по завещанию (manumissio testamentq), которое первоначально утверждалось в комициях или объявлялось в готовом к бою войске. Таким образом, гражданский коллектив не ограничивался фиксацией допустимых форм перемены статуса и посредством своих органов контролировал ситуации возведения в ранг граждан лиц, прежде считавшихся вещами. Однако волеизъявление самого господина не ограничивается отказом от собственности на раба, но непосредст­венно направлено на изменение статуса подвластного лица. Это ка­чество с особой наглядностью выступает в возникающем в пред-классическую эпоху способе отпущения на волю — manumissio inter amicos (среди друзей). Решение об освобождении объявлялось в уст­ной или в письменной (per epistulam) форме — отчего этот акт был доступен даже глухонемому (Paul., Sent, 4,12,2; D. 40,2,10) — и затем обязательно сообщалось друзьям (amici) патрона. В случае составле­ния письменного документа (tabellae) друзья ставили свои подписи (Martial.,9,87). На одном египетском папирусе дошел документ ману-миссии, датируемый 221 г. н. э. (FIRA, III, п.11), на котором стоят пе­чати пяти друзей-свидетелей.

В структуре акта отчетливо прослеживаются два этапа: само волеизъявление и сообщение о нем ("quod liberum eum esse voluit (в перфекте!) dicere", — С. 7,6,1,2) друзьям. Привлечение друзей происходит «а этапе, когда раб уже объявлен свободным². Однако роль этих лиц, связанных с господином раба узами fides, не сво­дится к простому засвидетельствованию: они берут на себя га­рантию соблюдения его воли, обеспечивая определенность лично­го статуса вольноотпущенника. Сугубо частный характер акта приводил к тому, что статус раба не менялся, но контекст дове­рия, верности слову и принципам добра — fides — приравнивал

² Совпадение двух фаз наблюдается, когда господин обращается с за­явлением об освобождении раба во время дружеского застолья (manu­missio per mensae adhibitionem).

Раздел V. Право лиц

фактическое положение раба к свободному (in libertate morari) и делал его необратимым. Нарушение fides предотвращал претор, не допуская vindicatio in servitutem со стороны прежнего госпо­дина, который оставался таковым по ius civile.

В 18 или 19 г. н. э. lex Iunia Norbana доставил таким отпущен­никам права латинского гражданства, что сделало частную ману-миссию действительной в плане ius civile (Ulp., Reg., 1,10). Такие граждане — Latini Iuniani, однако, не могли приобретать по рас­поряжениям mortis causa, оставленным третьими лицами в их пользу, их нельзя было назначить опекунами по завещанию (Gai., 1,23), они не были управомочены оставлять завещание, и их наследство ab intestato отходило к патрону (последнее ограниче­ние было снято постановлением сената 42 г.). Комментарий Гая по этому вопросу, испорченный в первой книге (Gai., 1,22), воспол­няется словами из третьей (Gai., 3,56):

...admonendi sumus, id quod...нам следует вспомнить, что, как
alio loco diximus, eos qui nunc мы сказали в другом месте, те, кто
Latini Iuniani dicuntur olim ex сейчас называются "Latini Iuniani",
iure Quiritium servos fuisse, прежде по праву квиритов явля-
sed auxilio praetoris in liber- лисъ рабами, но обычно пребывали
tatis forma servari solitos; unde в состоянии свободы благодаря за-
etiam res eorum peculii iure ad ступничеству претора, поэтому
patronos pertinere solita est; и их вещи обыкновенно принадле-
postea vero per legem luniam жали патронам по праву пекулия;
eos omnes, quos praetor in li- однако впоследствии, по закону
bertate tuebatur, liberos esse Юния, все те, о чьем свободном со-
coepisse et appellatos esse La- стоянии заботился npemop, стали
tinos Iunianos: Latinos ideo, свободными и были названы "Latini
quia lex eos liberos perinde esse Iuniani": "Latini" потому, что закон
voluit atque si essent cives делал их настолько же свободными,
Romani ingenui qui ex urbe как те, кто, являясь свободнорож-
Roma in Latinos colonias de- денными римскими гражданами, по
ducti Latini cokmiarii esse сое- переселении из города Рима в лати-
perunt; Iunianos ideo, quia per некие колонии становились латина-
legem luniam liberi facti sunt, ми колоний; "Iuniani" — потому,
etiamsi поп essent cives Ro- что они стали по закону Юния сво-
mani. водными, хотя и не являлись римс-

кими гражданами.

Частное волеизъявление не может сообщить лицу римское гражданство, и даже латинское гражданство рабов, отпущенных на волю без соблюдения установленных форм ius civile (vindicta, censu, testamento), предоставлено им специальным законом и от­личается спецификой, отразившейся, как видим, даже в назва-

Глава 1. Рабы (servi)

нии — "Iuniani". Такое отпущение на волю, собственно, и не счи­тается "manumissio", поэтому отход наследственной массы отпу­щенника патрону и конструируется по модели пекулия (iure peculii), а не по схеме, характерной для отношений между патро­ном и отпущенником (iure manumissionis). Для ius civile свобода немыслима без римского гражданства: институциональное разли­чение двух статусов становится возможным не ранее, чем утвер­ждается представление о том, что рабство принадлежит к системе ius gentium. Когда освобождение из рабства уже не предполагает од­новременного обретения римского гражданства, развиваются и су­губо частные способы отпущения на волю.

Природа рабского статуса такова, что полномочий господина недостаточно для его перемены: объявление о свободе частным образом равносильно принятию на себя одностороннего обяза­тельства воздержаться от дальнейших претензий на это лицо как на раба. Господин не управомочен даже сделать раба ничейным: брошенный раб (derelictus) все равно останется его собствен­ностью. Ничейным человек становится, лишь став свободным. Ма-нумиссия совершается в соответствии с волей господина и по его инициативе, поскольку вместе с освобождением раба собственник утрачивает свое право на него. Меняя статус раба — при содейс­твии публичной власти, раз обретение свободы, признаваемой ius civile, невозможно без получения римского гражданства, — госпо­дин выступает именно в качестве собственника. Этот аспект от­ношения очевиден в ситуации разделения dominium: лицо, имеющее раба in bonis, может отпустить его на волю только част­ным способом, доставив ему права латинского гражданства; обла­датель голой квиритской собственности (nudum ius Quiritium) во­обще не правомочен отпускать на волю, хотя может в дополнение к частной манумиссии преторского собственника совершить за­конную — iusta manumissio, доведя тем самым статус вольноот­пущенника до римского гражданства (Gai., 1,35).

При Августе lex Fufia Caninia 2 г. до н. э. вводит ограничения на отпущение рабов по завещанию (Gai., 1,42—43), устанавливая чис­ленную квоту (скажем, собственник 10 рабов может отпустить на во­лю не более 5) и абсолютный максимум в 100 рабов (для тех, у кого их было более 500). Lex Aelia Sentia 4 г. н. э. (GaL, 1,13; 18; 29) объяв­лял ничтожной манумиссию, сделанную во вред кредиторам (in fraudem creditorum). По этому закону лицо моложе 20 лет могло от­пускать на волю только посредством vindicta, доказав перед consili­um из 5 сенаторов и 5 всадников в Риме или 20 римских граждан (recuperatores) в провинции (Gai., 1,20) основание (iusta causa manu­missionis), по которому раб отпускается на волю (causae probatio). Та­ковым признавалось кровное родство, а также случаи, когда раб бьш

Раздел V. Право лиц

педагогом господина или когда отпущение совершалось с целью сде­лать раба управляющим (procurator) или рабыню законной супругой (GaL, 1,19).

Эти же ограничения относились к отпущению на волю рабов моложе 30 лет. Манумиссия таких рабов без causa probatio делала их Latini coloniarii. Отпущение на волю рабов-преступников, от­меченных клеймом (stigmatum), по закону Элия Сенция наделяло их статусом peregrini dediticii (Gai., 1,13; 15; Ulp., Reg., 1,11) — чужеземцев, покоренных оружием. Гай (1,26—27) называет этот статус "pessima libertas" ("наихудшая свобода"), поскольку его обладатели не могли перейти в римское гражданство. Им запре­щалось селиться в пределах сотого милевого камня от Рима; на­рушение влекло по закону Элия Сенция публичную продажу (venditio ad hasta) с запретом использовать этих рабов в пределах стоверстной зоны и отпускать на волю: манумиссия делала их ра­бами римского народа (Gai., 1,27).

Отпущенные на волю рабы моложе 30 лет получали латинское гражданство (Latini Aeliani) и могли добиться римского, когда ре­бенку от законного брака (с римлянкой или латинкой) исполнялся год. Доказав брак и возраст ребенка ("anniculae causae probatio",— Tab. Here, 99 = FIRA, III, p.600) претору или губернатору про­винции, сам латин, его супруга и ребенок становились римскими гражданами в соответствии с pronuntiatio магистрата (Gai., 1,29).

В классическую эпоху развивается отпущение на волю посредст­вом фидеикомисса (libertas fideicommissaria) — доверительного пору­чения завещателя наследнику отпустить на волю раба и стать его пат­роном. Если наследник не исполнял поручение наследодателя, раб мог добиваться своего права extra ordinem у специального претора (praetor fideicommissarius). По SC Rubrianum 103 г. н. э. (D.40,5,26,7), в случае неповиновения наследника судебному решению, раб получал свободу в силу самой pronuntiatio магистрата, значимой в плане ius honorarium.

Практика доверительных соглашений раба с третьим лицом о выкупе из рабства (in fidem confugere) на деньги самого раба (emptio suis nummis) с последующим отпущением на волю полу­чила законодательное признание в epistula Марка Аврелия и Лу-ция Вера (D.40,1,4 pr): если такой покупатель не совершал manumissio, рабу создавались условия для приобретения свободы. Существенным признавалось сознательное заключение договора с рабом (D.40,1,4,2), а также то, что покупатель не платил за него из собственных средств — все равно, получал ли он деньги из пеку­лия раба или из случайной прибыли (ex adventicio lucro) или был движим дружескими чувствами (eod., 4,1). Под эту гипотезу под­падало и соглашение, по которому господин раба принимал от третьего лица (например, родственника раба) деньги, с тем что он

Глава 2. Вольноотпущенники (liberti)

отпустит раба на волю (Рар., 40,1,19). В дальнейшем Марк Авре­лий вместе со своим сыном Коммодом постановили, чтобы раб считался отпущенным на волю, даже если до оговоренного в со­глашении срока манумиссия не была совершена (D.40,8,1 и 3).

Глава 2 Вольноотпущенники (liberti)

Gai., 1,10:

Rursus liberorum hominum Далее, среди свободных людей одни alii ingenui sunt, alii libertini. являются свободнорожденными, дру­гие вольноотпущенными.

Вольноотпущенники (liberti, libertini) отличались от свободнорож­денных римских граждан по объему публичных прав. В плане част­ного права особенность их положения состояла в определенной за­висимости от бывшего господина (patronus) и его семейства. Либерты бьши обязаны почитать своего патрона (obsequium), что выражалось в содействии в публичных делах и в предоставлении услуг (орегае libertorum). Понятно, что эти ограничения не распространялись на рабов, отпущенных на волю по завещанию ("liberti Orcini" — "либерты преисподней"). Обычно obsequium распространялся и на нисходящих родственников патрона, что снимало это различие.

Либерт не мог обвинять патрона или его детей в crimen publicum (D. 48,2,8); вызов патрона или его преемников в суд (in ius vocatio) был возможен только с дозволения претора (D.2,4,4,1).

Услуги патрону выражались в периодическом выполнении опре­деленной работы, объем и содержание которой фиксировались в торжественной клятве — promissio iurata liberti, даваемой после manumissio (D.38,1,7,2). Злоупотребления рабовладельцев, принуж­давших рабов в обмен на отпущение на волю принимать на себя не­померные обязанности и обещать дорогие подарки, вызвали реакцию претора Рутилия, который в 118 г. до н. э. ввел в эдикт положение, по которому судебную защиту получало лишь право патрона на орегае — посредством iudicium operarum в нормальном случае (D.38,1,2,1) и посредством actio pro socio, если патрон и либерт договорились, что в случае нарушения obsequium между ними возникает товарищество (societas) на все имущество либерта (D.38,2,1,1). В дальнейшем претор вводит bonorum possessio contra tabulas — владение наследственным имуществом вопреки завещанию — в пользу патрона, если либерт лишил наследства своих детей или умер бездетным. В случае нару-

Раздел V. Право лиц

шения promissio iurata патрон всегда получал половину наследствен­ного имущества либерта.

Независимо от преторских установлений, на основании интер­претации закона XII таблиц (GaL, 3,40) наследство либерта, умер­шего без завещания, отходило к патрону по праву agnatio. Lex Papia Poppaea предписывал, чтобы богатые (более 100 тыс. сес­терциев) либерты непременно оставляли патрону часть наследства (половину при одном наследнике, треть при двух), ос­вобождая от этой обязанности лишь тех, кто оставил троих и бо­лее детей-наследников (Gai., 1,192; 3,42). По праву agnatio патрон автоматически становился опекуном вольноотпущенницы и наследовал ей в любом случае (Gai., 3,43; Ulp., 29,2); lex Papia ос­вобождал от опеки лишь либертину — мать четверых детей (GaL, 3,44; Ulp., Reg., 29,3). Отношения патроната переходили по наследству детям патрона, которые также могли претендовать на наследство либерта (Gai., 3,45). Эта связь передавалась только нисхо­дящим, которые ipso iure замещали покойного, даже если они были лишены наследства на основании завещания (GaL, 3,58).

Отношения патроната были пожизненными: уже дети либерта считались свободнорожденными (ingenui). В эпоху Принципата раз­вивается практика пожалования императором статуса свободнорож­денного — natalium restitutio (D.40,11,1; С.6,8,1). Уподобление статусу ingenuus ("imaginem non statum ingenuitatis" — "образ, но не статус свободнорожденного", — С.6,8,2) достигалось предоставлением ius anuli aurei, права золотого кольца (D.35,1,32,2). Процессуальной фор­мой установления статуса свободнорожденного была formula praeiudicialis: "AN LIBERTUS А*А* SIT" ("Является ли он вольноот­пущенником ААгерия") (GaL, 4,44); уже с конца I в. н. э. с этой целью прибегают к cognitio при участии консула.

Глава 3 Чужестранцы (peregrini)

Национальная замкнутость ius civile предопределяла осо­бый статус неграждан (hostes, peregrini), допустимость пра­вильных сделок с которыми — commercium — специально ус­танавливалась законом. Уже законы XII таблиц предусматри­вали доступность торжественных юридических актов ("ius man-<cipii>", — Fest., p.472 L) некоторым категориям иностранцев ("FORTI SANATI", — XII tab., 1,5), связанных с римским народом договором о дружбе ("amicitia", — Fest, p.474 L), а

Глава 3. Чужестранцы (peregrini) 241

также — возможность судебного разбирательства с чуже­странцем ("STATUS DIES CUM HOSTE", — Cic, de off., 1,12, 37; Fest., p.414 L). Постепенно вырабатывается общая диффе­ренциация иностранцев по категориям в соответствии с их ста­тусом. На место аморфного "hostis", ситуативно обозначавшего то друга, то воюющего врага ("perduellis", — Varro., de 1.1., 5,3; D.50,16,234 pr), приходит терминологическая определенность в различении степени близости прав иностранцев к правам рим­ских граждан.

Наибольшей близостью к римским гражданам отличались Latini prisci (древние латины) — граждане городов в Лации, ра­нее входившие в Латинскую лигу во главе с Римом и после ее распада в 338 г. до н. э. удержавшие права, которыми их общины пользовались еще с 493 г. до н. э. по foedus Cassianum. Эти латины располагали правом заключать сделки iuris civilis с римлянами (ius commercii), селиться в Риме (как и в любом другом городе Лиги), становясь римскими гражданами (ius migrandi), а также вступать в законный брак с римлянами (ius conubii).

В эпоху Республики (до середины II в. до н. э.) римляне созда­вали на завоеванных землях колонии, наделяя колонистов ста­тусом латинских граждан — colonii civium Latinorum. После 338 г. граждане этих колоний стали рассматриваться как особая катего­рия — Latini coloniarii. Располагая ius commercii и ius migrandi, они обычно были лишены ius conubii (если он им не был специ­ально предоставлен, — Gai., 1,56—57; Ulp., Reg., 5,4). В эту эпоху латины, достигшие высших должностей в своих общинах, получа­ли римское гражданство (Gai., 1,96) и могли продолжить полити­ческую карьеру в Риме: так называемый ius honorum. Результатом было фактическое двойное гражданство политической элиты (ordo decurionum) латинских городов и колоний, которое, однако, не воспринималось таким образом (Cic, pro Balb., 45), поскольку сами Latini coloniarii были обычно выходцами из Рима. Если доба­вить к этому ius suffragii — право голосовать в народном собра­нии в Риме {в случае присутствия), которым располагали гражда­не латинских городов и колоний, — станет понятно, насколько несу­щественным было различие между римским и латинским гражда­нством, почему одно беспрепятственно переходило в другое.

Основным критерием различения предстает фактическое место жительства и связанная с этим принадлежность к определенной граж­данской общине (civitas). Переселившись в латинскую колонию, римля­нин становился латинским гражданином, но был свободен вернуться в Рим (Fest., p.244 L). Близость двух статусов особенно наглядна в пра­вилах, определяющих правовое положение вольноотпущенника.

Раздел V. Право лиц

Gai, 1,17:

Nam in cuius persona tria Ибо то лицо, в отношении кото-
haec concurrunt, ut maior sit рого соблюдены эти три условия —
annorum triginta, et ex iure чтобы он был старше тридцати
Qupi.tium domini, et iusta ас лет, и принадлежал господину по
legitima manumissione libere- праву квиритов, и был отпущен на
tur, id est vindicta aut censu волю праведным и законным спосо-
aut testamento, is civis Ro- бом, то есть посредством жезла,
manus fit; sin vero aliquid или через внесение в списки ценза,
eorum deerit, Latinus exit. или по завещанию, — становится

римским гражданином; если же ка­кое-либо из них не соблюдено, ста­новится латином.

Вольноотпущенники, получившие латинский статус (Latini Aeliani), могли легко добиться римского гражданства, вступив в законный брак: те, кто был моложе 30 лет, — уже по закону Элия Сенция (Gai., 1,28—29), а по SC Pegasianum (Gai., 1,31), принятом при Веспасиане, — и все остальные. Ребенок от брака латина с римской гражданкой по постановлению сената, принятому по инициативе Адриана (auctore divo Hadriano, — Gai., 1,30), рож­дался римским гражданином. Переход латинов в римское граж­данство регулировался и конституциями принцепсов: от Клавдия до Траяна (Gai., 1,32—34; FV., 233; 235; lex Salp., 22—23), которые, увязывая эту привилегию с различными видами хозяйственной активности, предусматривали все новые способы перемены ста­туса.

Предоставление прав римского гражданства в результате Союзнической войны (bellum Italicum) 91—89 гг. до н. э. всем латинам (по lex lulia 90 г. до н. э.), а затем всем италикам (по lex Plautia Papiria 89 г. до н. э.) повлекло распространение ла­тинского гражданства за пределы Апеннинского полуострова, где оно было предоставлено свободным жителям Цизальпийс-кой Галлии, Сицилии, а при Веспасиане — обеих испанских провинций (Plin., N.H., 3,30) с соответствующей реорганизацией местного самоуправления в латинские муниципии по модели municipium civium Romanorum.

Базовой правовой системой в новых латинских общинах было римское ius civile (lex Irnitana, 93), тогда как специфика полити­ческой организации и судебной власти определялась единообраз­ным муниципальным законом (условно называемым lex Flavia municipalis). Римские правовые институты регулировали и отно-

Глава 3. Чужестранцы (peregrini)

шения между латинами и римскими гражданами, как имущест­венные, так и личные.

Заметной спецификой отличалось положение Latini Iuniani — вольноотпущенников, получивших статус свободных по lex Iunia Norbana. Эту категорию составляли лица, не принадлежавшие к ка­кой-либо латинской общине, — их латинский статус, таким образом, просто выражал дефектность их положения в системе гражданских связей (GaL, 3,56). Latini Iuniani не располагали ius conubii и не имели ни активной, ни пассивной testamenti factio (права завещать или по­лучать по завещанию) в отношении римских граждан. В остальном они были вполне правоспособны (могли даже приобретать наследство от римских граждан по универсальному фидеикомиссу, — Gai., 2,275), а в отношениях с латинами, которые также регулировались римским правом, их особый статус не создавал никаких ограничений.

Основное население провинций (и Италии до Союзнической вой­ны) не имело прав римского или латинского гражданства. Гражданс­кие общины провинций были связаны с Римом договорами, которые определяли степень их автономии. При этом различались формально независимые общины — civitates peregrinae liberae et foeredatae (или sine foedere liberae); подчиненные общины ("civitates nostro iure obstrictae", — Plin., Epist., 10,93), пользовавшиеся автономией, и по­коренные общины, поставленные под прямое управление римской провинциальной администрации.

Граждане автономных общин — peregrini alicuius civitatis — жи­ли по собственному местному праву. Население общин, лишенных автономии, — peregrini nullius civitatis (чужестранцы, не принад­лежащие к гражданским общинам) — было подчинено власти римс­кого наместника, чей imperium не встречал здесь формальных огра­ничений. На практике, однако, продолжали применяться нормы местного права — iura peregrinorum. Любой перегрин мог прибегнуть к суду римского провинциального магистрата, и его дело рассматри­валось по нормам ius gentium или ius honorarium, принятым в дан­ной провинции.

Особые случаи искусственного придания лицу статуса Пере­грина без отечества ^:— в результате осуждения уголовным судом (apolides) или отпущения на волю раба-преступника (dediticii Aeliani) — создают ситуации нормативно чистого воплощения этого понятия: не принадлежа ни к какой общине (даже к поко­ренной), эти лица могли рассчитывать лишь на применение к ним норм ius gentium (D.32,2,3; 48,19,17,1; Ulp., Reg., 20,14).

Положение кардинально меняется с изданием эдикта Кара-каллы (constitutio Antoniniana) 212 г., предоставившего римское гражданство всему населению Империи. Civitates peregrinae всех типов исчезают, и ius civile становится основной правовой систе-

Раздел V. Право лиц

мой в Средиземноморье, хотя в Восточных провинциях, где су­ществовала многовековая правовая культура, продолжают при­меняться местные нормы. Римскими гражданами становятся даже жители сельской местности, не принадлежавшие никакой civitas: папирологический материал засвидетельствовал распространение среди этой категории населения римской ономастической системы (praenomen — nomen — cognomen) уже в первой половине III в., что указывает на появление у них статуса cives Romani.

Вопреки господствовавшему прежде мнению Т.Моммзена о том, что constitutio Antoniniana не распространялась на peregnni nullius civitatis (peregnni dediticii), следует — вместе с большинством совре­менных исследователей — полагать, что исключение было сделано только для dediticii Aeliani и Latini Iuniani. Папирус с текстом эдикта (P.Giess.,1, n.40 = FIRA, I, p.445 sqq) испорчен в том месте, где го­ворится о dediticii, которым отказано в римском гражданстве, но Юстиниан, отменяя "libertas dediticia" (С. 7,5,1, а.530), знает только эту категорию неграждан. Латинское гражданство — как "libertas lati-na" — было отменено в 531 г. (С.7,6,1). Оба исключения связаны с особым типом свободного состояния — pessima libertas, — который предпола­гает и специфику гражданского статуса. Сопряжение свободы и гра­жданства, связанное с публичным основанием обоих институтов, на­ходит в этом примере одно из наиболее выразительных проявлений.

Глава 4