Общество 13 страница

На том, что общества образованы сущностями, которые находятся одновременно и внутри, и вне их, основана одна из важнейших социологических форм: между обществом и его индивидами может быть такое же отношение, как между двумя партиями, и, видимо, оно есть всегда, более или менее открыто. Тем самым общество создает, быть может, самую осознанную, по меньшей же мере, самую общую развернутую основную форму жизни: индивидуальная душа никогда не может находиться в связи, не находясь одновременно вне ее, она не встроена ни в какой порядок, не будучи одновременно и против него. И так обстоит дело, начиная от трансцендентных и самых общих взаимосвязей и до самых единичных и случайных.

Религиозный человек чувствует, что он полностью охвачен божественной сущностью, словно он был только ударом пульса божественной жизни; его собственная субстанция безо всяких оговорок и даже в мистической неразличимости отдана субстанции Абсолюта. И все-таки, чтобы придать хоть какой-то смысл своей слитности (с Абсолютом), он должен сохранить некоторое самобытие, некоторое личностное противостояние, обособленное Я. для которого растворение в божественном всебытии есть бесконечная задача, процесс, который не был бы ни метафизически возможным, ни религиозно ощутимым, если бы не исходил из для-себя-бытия субъекта: бытие-воедино (Eins-Sein) с Богом обусловлено в своем значении бытием-иначе (Anders-Sein), чем Бог. А по ту сторону этой устремленности ввысь к трансцендентному то отношение к природе как целому, которого всю свою историю взыскует для себя человеческий дух, обнаруживает ту же самую форму.

Мы знаем, что встроены в природу как один из ее продуктов, равный среди равных, как точка, которой достигают и которую покидают вещества и энергии природы, подобно тому как они совершают свой круговорот через текущую воду и цветущее растение. И все-таки у души есть чувство для-себя-бытия, независимого от всех этих переплетений и вовлечений, обозначаемого логически столь сомнительным понятием свободы; и противодействие тому движению, элементом которого мы, правда, и сами являемся, доходит до высшей степени: природа есть лишь представление в человеческих душах. Однако подобно тому как природа со всей ее бесспорной самозаконностью и грубой действительностью все-таки включается в Я, так и это Я, со всей своей свободой и для-себя-бытием, со всей противоположностью природе как таковой, есть все-таки ее элемент. Именно в том и состоит универсальность природной взаимосвязи, что она заключает в себя также и эту сущность, самостоятельную по отношению к ней и часто даже враждебную, что элементом ее должно быть нечто, по своему глубинному чувству жизни находящееся за ее пределами. В той же мере эта формула приложила и к отношениям между индивидами и отдельными кругами их общественных связей или, если суммировать их в понятии или чувстве обобществления как такового, — просто к взаимоотношениям индивидов.

С одной стороны, мы знаем, что являемся продуктами общества: физиологический ряд предков, приспосабливавшихся и закреплявшихся, традиции их труда, знания и веры, весь дух прошлого, кристаллизовавшийся в объективных формах, — все это определяет предрасположенность и содержание нашей жизни. Поэтому возникает вопрос: не есть ли отдельный человек всего лишь сосуд, в котором в разной степени смешиваются уже прежде существовавшие элементы; ибо даже если элементы эти в конечном счете производятся отдельными людьми, то вклад каждого исчезающе мал, и только благодаря их родовому и общественному накоплению возникают факторы, синтез которых и составляет опять-таки то, что можно было бы называть «индивидуальностью».

С другой стороны, мы знаем, что являемся членами общества, и наш жизненный процесс, и его смысл, и цель столь же несамостоятельны, будучи переплетены в одновременном существовании, как они были несамостоятельны в их исторической последовательности. Будучи существами природными, мы не имеем для-себя-бытия, ибо круговорот природных элементов проходит через нас, словно через совершенно лишенные самости образования, а равенство перед законами природы делает наше существование всего лишь примером их необходимости. Точно также, будучи существами общественными, мы не имеем в нашей жизни автономного центра, но каждое мгновение бываем составлены из взаимоотношений с другими, подобно телесной субстанции, являющейся для нас всего лишь суммой многообразных чувственных ощущений, но не сущим для себя существованием.

Мы чувствуем, однако же, что эта социальная диффузия не полностью растворяет нашу личность; речь идет не только о том, что мы сохраняем за собой (о чем уже было сказано), о тех отдельных содержаниях, смысл и развитие которых с самого начала принадлежат индивидуальной душе и вообще не имеют места в социальных связях; не только об оформлении (Formung) социальных содержаний, единство которых в качестве индивидуальной души само уже не имеет общественной сущности, подобно тому как художественная форма, образованная пятнами краски на полотне, не выводима из химической сущности самих красок. Нет, речь прежде всего идет о другом: все жизненное содержание, пусть даже объяснимое без остатка социальными антецедентами и взаимоотношениями, можно рассматривать одновременно и в категории единичной жизни, как переживание индивида, полностью на него ориентированное. Одно и то же содержание может подпадать под две различные категории, подобно тому как одно и то же растение может рассматриваться, во-первых, с точки зрения биологических условий его возникновения, во-вторых, сточки зрения практической полезности, а в-третьих, с точки зрения его эстетического значения. Чтобы локализовать существование индивида, понять его, можно избрать точку зрения как изнутри, так и извне; тотальность жизни со всеми ее социально выводимыми содержаниями может быть постигнута как устремленная к центру судьба ее носителя, но равным образов и жизнь, со всем тем в ней, что неотъемлемо от индивида, может считаться продуктом и элементом жизни социальной.

Тем самый факт обобществления ставит индивида в двойственное положение, что и послужило исходным пунктом моих рассуждений: обобществление заключает его в себе, и одновременно индивид противостоит обобществлению, индивид есть член организма обобществления и в то же время является замкнутым органическим целым, бытием для него и бытием для себя. Но сущность и смысл особого социологического априори, которое на этом основывается, состоит в том, что применительно к индивиду и обществу «пребывание внутри» и «пребывание вне» — это не два независимых определения (хотя иногда они могут принять и такой вид и даже развиться до полной взаимной противоположности), но характеристика позиции человека, живущего социальной жизнью, в ее нераздельном единстве.

Существование индивида не просто отчасти социально, отчасти индивидуально — сообразно тому, как распределяются содержания. Здесь господствует фундаментальная, формообразующая, ни к чему не сводимая категория единства, которую мы не можем назвать иначе, кроме как синтезом или одновременностью двух логически взаимопротивоположных определений индивида, каковы его положение элемента и его для-себя-бытие, то, что он — продукт общества, включен в него и что центр своей жизни, ее исток и цель — он сам. Общество, как было показано выше, состоит из существ, которые частично не обобществлены. Но, кроме того, они еще воспринимают себя, с одной стороны, как совершенно социальные, а с другой (притом же самом содержании) — как совершенно личностные существования. И это — не просто две точки зрения, между которыми нет никакой связи (как, например, в случае, когда одно и то же тело рассматривается и с точки зрения его тяжести, и с точки зрения его цвета). Здесь то и другое образует единство, которое мы называем социальные существом, синтетическую категорию — подобно тому как понятие «причинение» есть априорное единство, хотя оно включает в себя два весьма различных по содержанию элемента: «причиняющее» и «причиненное». Именно то, что мы способны к такому формообразованию, способны продуцировать понятие общества из существ, каждое из которых может воспринимать себя как terminus a quo и terminus ad quem своего развития, судеб, качеств, что мы способны учитывать все это в понятии — и все-таки видеть в нем terminus a quo и terminus ad quem этих живых существ и определенностей бытия, — это и есть априори эмпирического общества, это и делает возможной его известную форму.

III. Общество образовано из неравных элементов. Ибо даже там, где демократическая или социалистическая тенденции предусматривают «равенство» или частично достигают его, речь всегда идет лишь о равноценности личностей, результатов деятельности, позиций, в то время как равенство людей по их качествам, содержанию жизни и судьбам — вообще не предмет обсуждения. А с другой стороны, там, где порабощенное население образует лишь массу, как в больших восточных деспотиях, это равенство каждого с каждым затрагивает лишь определенные стороны существования, например, политические или хозяйственные, но никогда — существование в целом; присущие ему свойства, личностные отношения, претерпевание судеб неизбежно должны иметь некоторого рода уникальность и неповторимость, причем не только с внутренней стороны жизни, но и по взаимодействию с другими существованиями.

Если представить себе общество как чисто объективную схему, то оно окажется порядком содержаний и результатов, соотнесенных друг с другом соответственно пространству, времени, понятиям и ценностям, так что тут можно отвлечься от персональности, от формы Я как носителя их динамики. Если же внутри этого порядка в силу такого неравенства элементов всякий результат или качество выступают как нечто сугубо индивидуальное, однозначно локализованное, то общество оказывается неким космосом, который, правда, необозримо многообразен в своем бытии и движении, но в котором каждая точка сохраняет свою определенность лишь при неизменности структуры целого. То же самое, о чем говорили применительно к строению миpa вообще, а именно, что ни одна песчинка не могла бы принять иной формы или лежать в иной месте, чем теперь, не будь предпосылкой и следствием этого изменение всего сущего, — то же повторяется и в строении общества, если рассматривать его как переплетение качественно определенных явлений. Аналогия такой картины общества в целом, словно ее миниатюрное изображение, бесконечно упрощенное и, так сказать, стилизованное, — это чиновничество, состоящее из определенного порядка «позиций», предопределенности результатов деятельности, которые, будучи отделенными от своих непосредственных носителей, образуют некую идеальную связь; внутри нее каждый вновь вступающий находит строго определенное, словно ожидавшее его место, с которым должна гармонировать его энергия. Конечно, то, что здесь — осознанное, систематическое закрепление содержательных результатов деятельности, то в целокупности общества — крайне запутанное переплетение функций; позиции в обществе не задаются созидательной волей, но постигаются лишь через реальное творчество и переживание индивидов. И все-таки, несмотря на это громадное различие, несмотря на все то иррациональное, несовершенное, с ценностной точки зрения негодное, в чем проявляет себя историческое общество, его феноменологическая структура — сумма и отношение объективно, общественно представляемых каждым элементом видов существования и результатов деятельности — остается порядком элементов, каждый из которых занимает индивидуально определенное место, координацией функций и функциональных центров; причем чисто личностное, внутренне продуктивное, импульсы и рефлексы собственно Я остаются совершенно вне поля зрения. Иначе говоря, жизнь общества протекает (не психологически, но феноменологически, исключительно сточки зрения его социальных содержаний) так, словно бы каждый элемент был предопределен к своему месту в этом целом, и, несмотря на всю дисгармонию, сравнительно с идеальными требованиями, словно бы все элементы находились в некотором едином отношении, так что каждый, именно поскольку он является совершенно особенные, зависел от других, а другие зависели от него.

А отсюда ясный становится то априори, о котором теперь должна идти речь и которое означает для отдельного человека основание и «возможность» принадлежать обществу. Что каждому индивиду ввиду его качеств указано определенное место в его социальной среде, что это идеально принадлежащее ему место также и в действительности имеется в социальном целом — это та предпосылка, исходя из которой отдельный человек живет своей общественной жизнью, предпосылка, которую можно назвать всеобщей ценностью индивидуальности. Эта предпосылка не зависит от того, что она развивается в ясное, оперирующее понятиями сознание, а также и от того, реализуется ли она в реальном течении жизни, подобно тому как априорность закона причинности, как формирующей предпосылки познания, не зависит от того, формулирует ли его сознание в особых понятиях и всегда ли сообразуется с ним психологическая действительность. Жизнь нашего познания основывается на предпосылке о предустановленной гармонии между нашими духовными энергиями — сколь бы индивидуальны они ни были — и внешним, объективным существованием; ибо оно всегда остается выражением непосредственного феномена, все равно, будут ли его затем метафизически или психологически сводить к существованию, порождаемому самим интеллектом.

Итак, общественная жизнь как таковая основывается на предпосылке о принципиальной гармонии между индивидом и социальным целым, хотя это отнюдь не препятствует резким диссонансам этической и эвдемонистической жизни. Если бы социальная действительность обрела свой вид благодаря этой принципиальной предпосылке, без помех и упущений, то у нас было бы совершенное общество — опять-таки не в смысле этического или эвдемонистического совершенства, а в смысле категориальном: так сказать, не совершенное общество, но совершенное общество. Однако в той мере, в какой индивид не реализует или не видит реализации этого априори своего социального существования, т.е. сплошной корреляции своего индивидуального бытия с охватывающими его кругами, а также интегрирующей необходимости для жизни целого своей особости, определяемой внутренней жизнью личности, — коль скоро этого нет, то индивид не обобществлен, а общество не является той непрерывной действительностью взаимодействия, о которой говорит понятие «общество».

Категория профессионального призвания сознательно обостряет это положение. Правда, в древности данное понятие не было известно в том смысле, что личности дифференцированы и общество расчленено на основе разделения труда. Но основополагающее —а именно, что социально эффективная деятельность есть единое выражение внутренней квалификации, что благодаря функциям субъективности в обществе практически объективируется ее целое и пребывающее — было и в древности. Только осуществлялось это отношение на куда более однородном содержании; его принцип выступает у Аристотеля в утверждении, что одни по природе предназначены к δουλεύειν, а другие — к δεσπόζειν (Быть рабом; быть господином (греч.); см. Аристотель. Политика, 1254М6 — 1255Ь10 (Аристотель. Политика / Пер. С.А. Жебелева // Аристотель. Сочинения: В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1984). При большей разработанности понятия оно обнаруживает своеобразную структуру: с одной стороны, общество производит в себе и предлагает некоторое «место», которое, правда, отличается от других по содержанию и очертаниям, но в принципе может быть заполнено многими и поэтому есть нечто анонимное; с другой стороны, несмотря на его всеобщий характер, индивид занижает это место на основании внутреннего «призвания», квалификации, воспринимаемой как вполне личная. Любое «профессиональное призвание» нуждается в гармонии (как бы она ни возникала) между строением и жизненным процессом общества и индивидуальными качествами и импульсами. Именно на этой гармонии как общей предпосылке основывается в конечном счете представление о том, что для каждой личности есть в обществе позиция и род деятельности, к который она «призвана», и императив: искать их, покуда не найдешь.

Эмпирическое общество становится «возможным» только благодаря этому априори, достигающему своей вершины в понятии профессионального призвания, априори, которое, правда, подобно рассмотренным выше, нельзя обозначить так просто и звучно, как это удается с кантовскими категориями. Процессы сознания, при помощи которых совершается обобществление: единство, состоящее из многих, взаимное определение индивида — для тотальности других, и этой тотальности — для индивида, происходят лишь на основании этой крайне принципиальной, абстрактно не сознаваемой, но выражающейся в реальности практики предпосылки: индивидуальность отдельного человека находит какое-то место в структуре всеобщности. В известной мере эта структура с самого начала, невзирая на невозможность учесть в калькуляции индивидуальность, выстроена с расчетом на нее и на результаты ее деятельности. Каузальная связь, вплетающая всякий социальный элемент в бытие и деятельность всякого иного и порождающая таким образом внешнюю сетку общества, превращается в связь телеологическую, коль скоро ее рассматривают с точки зрения индивидуальных носителей, производителей, ощущающих себя как Я, поведение которых произрастает на почве для себя сущей, самое себя определяющей личности. То, что эта феноменальная целостность подлаживается под цели как бы извне подступающих к ней индивидуальностей, предлагая определенному изнутри их жизненному процессу такие места, где его особость становится необходимым звеном в жизни целого — как фундаментальная категория дает сознанию индивида форму, предназначающую его быть социальным элементом.

Зиммель Георг. Как возможно общество? // Зиммель Г. Избранное. - Том второй. - Созерцание жизни. - М.: Юристъ, 1996. - С. 509-526.

КАЧАНОВ Ю.Л.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ТОПОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП

«Социальная группа» до сих пор является важнейшим объясняющим принципом и для неомарксистов, и для неовеберианцев, и для функционалистов [1-6]. В соответствии с формулой схоластической мудрости «Verbum data esse rei» учеными утверждается объективная реальность социального класса, понимаемого как коллектив активно участвующих в истории личностей [7]. Социальной группе по способу коллективного действия атрибутируются соответствующие предикаты, например «рабочему классу» приписывают «авторитаризм» [8]. Далее по поводу этого развертывается длительная оживленная полемика, социологи спорят, присущ ли рабочему классу авторитаризм «на самом деле». В итоге социологи не могут достичь консенсуса по проблеме критериев выделения, границ, численности, перспектив развития рабочего класса. Так, Э.П. Томпсон определяет рабочий класс не как объективную статичную «вещь», но как исторический артефакт — социально-культурное событие, субъективный исторический процесс, обусловленный изменяющимися во времени отношениями с другими классами и находящий свое институциональное выражение посредством политической работы [9]. Вместе с тем, этот «артефакт» трактуется как реальный коллективный агент социальной жизни, обладающий единством интересов и действий [10]. Даже те исследователи, которые утверждают, что «рабочий класс» превращается в «не-класс не-рабочих», убеждены в неизбежности возникновения вместо него «нового социального субъекта» [11].

Оригинальный подход к проблеме социальных групп предлагает А. Турен, заявляющий, что классов и слоев как коллективных «существ» и элементов социальной структуры в современном обществе больше не существует, а «классовые отношения» суть принцип социологического анализа: есть лишь социальные движения, в которые объединяются социальные акторы, деятельно самоопределяющиеся на основе своих социокультурных ориентации [12]. Принципиальные вопросы своей социологии действия — «Как возможна социальная группа? Как возможно социальное движение?» — А. Турен смог поставить (и ответить на них) только в силу того, что «предельными предметами» социологического познания для него выступают действия (элементарные события социальной действительности) и навязываемые социальной действительности идеальные конструкции: единство группы или социального движения в туреновской социологии действия осуществляется как постоянство данных в опыте элементарных связей и как единство сознания конструирующего субъекта. Однако подобная «амальгама» классического эмпиризма и трансцендентального идеализма противоречит декларированному А. Туреном же отказу от интерпретации социальных групп в духе действительных субъектов коллективного действия, так как по существу социальное движение есть та же группа (т. е. «собрание многих лиц в корпорацию»), оно лишь вычленяется по другим критериям.

Подавляющее большинство социологов отождествляют социальную группу с субстанцией — множеством людей, границы которого тем или иным способом конструирует научное сообщество. От этой схемы отказываются неомарксисты и, в частности, Э.О. Райт определяющий социальный класс не как «группу людей», но как отношение [13]. Однако общественные отношения Э.О. Райт трактует как преимущественно экономические отношения, и на вопрос «Как возможна социальная группа?» получает вполне тривиальный ответ: «Существование социальной группы обусловлено ее позицией-внутри-отношений экономического производства». Декларация разрыва с субстантивизмом, вытекающим из онтологии «эмпирического мира», таким образом не есть гарантия серьезного научного успеха, и Э.О. Райт, увлекаясь конструированием групп, в конечном счете приходит к результатам, незначительно отличающимся от тех, что получают приверженцы субстантивизма (см. [13, с. 50, 88,150, 158-159, 283-286]).

Вопрос: «Как возможна социальная группа?» заключается в следующем: какие объективные и субъективные предпосылки должны действовать, какие практики должны осуществлять индивиды, чтобы социальные различия между ними производились/воспроизводились в качестве относительно устойчивой системы? Ответ на него возможен в том случае, если мы, во-первых, объективируем (сделаем предметом исследования) объект социологического познания и, во-вторых, объективируем самого объективирующего субъекта. Если мы попытаемся преодолеть ограниченность классического эмпиризма и трансцендентального идеализма, то, вслед за У. Аутвейтом, придем к выводу, что, во-первых, предельными предметами социологического познания выступают порождающие социальные явления структуры (отношения, выступающие в роли каузальных механизмов), и, во-вторых, социологическое знание не является конструкцией научного сообщества, но производится внутри социальной практики науки [14]. Мы попробуем дать ответ на вопрос: «Как возможна социальная группа?», ориентируясь на концепцию «трансцендентального реализма» У. Аугвейта — Р. Бхаскара и опираясь на «конструктивистский структурализм» П. Бурдье.

Социальные отношения и структурирование социальной реальности

Социальные отношения не могут быть редуцированы к субъект-субъектным: во-первых, агенты — в отличие от трансцендентального Субъекта — суть телесные существа, подвластные законам физического универсума; во-вторых, для производства своих практик они нуждаются в (материальных и/или идеальных) предметах; в-третьих, эти предметы обусловливают и направленные на них практики, и их социальную форму. В действительности существуют «социальные структуры», не зависящие в конечном итоге) от сознания и воли людей и определяющим образом воздействующие (направляющие и оформляющие, подавляющие или стимулирующие) на их практики или представления; вместе с тем, неотъемлемой и необходимой частью этих структур служат схемы восприятия, оценивания, мышления и действия, которыми наделены агенты, так, что история общества не есть лишь саморазвитие структур. Объективные социальные структуры являются необходимыми условиями и предпосылками осуществления субъективных практик (включающих восприятия, представления, мышление, коммуникации, действия) и «системно детерминируют» непосредственные социальные взаимодействия.

Однако для того чтобы субъективные практики реализовывались, объективные структуры должны быть интериоризированы, эффективно усвоены, присвоены и даже инкорпорированы агентами, так как последние активно «конструируют» свое восприятие, выражение и оценивание социальной реальности, свои коммуникации и т. п. Интериоризация социальных отношений агентами и связанная с ней как обратный процесс экстериоризация (воплощение интериоризированной структуры в практиках индивидов) вовсе не означают, что отношения и агенты относятся к одной области социальных явлений, имеют одинаковый онтологический статус или выступают моментами одного процесса. Это означает, что процессы интериоризации/экстериоризации реализуются лишь в границах данных наличных социальных форм, на данных наличных предметах и могут только преобразовывать или воспроизводить предпосланные им, предсуществующие во времени отношения и объекты. Любые практики предполагают, что социальные отношения и предметы (шире — «мир-в-себе») уже существуют: любая интериоризация или экстериоризация не может развертываться в вакууме. Далее, при помощи понятий интериоризации и экстериоризации мы выражаем то обстоятельство, что каждая практика, с одной стороны, производит/воспроизводит социальные отношения, а с другой стороны, является конкретным «событием», единичным действием некоторого агента.

Социальное отношение содержит два неразрывно связанных момента — онтологический и социологический, и в качестве социальной (социокультурной) формы опосредует взаимосвязь агентов, являющихся как субъектами «праксиса» и/или «коммуникации», так и объектами физического мира. Поскольку агенты предстают и как «бытие», и как «субъекты», постольку они — «субъективированное бытие», подчиняющееся закономерностям объективного универсума. Отсюда следует, что социальное отношение в первую очередь обладает такими свойствами, как материальность, причинность, повторяемость и т. д.: отношение между агентами не просто опосредуется объектами, но является именно субъект-объектным; с другой стороны, социальное отношение есть интерсубъективная связь, придающая смысл и значение «бытию», индивидуализирующая его. Социальная действительность прежде всего есть ансамбль социальных отношений.

Отношение интериоризируется в форме порождающих механизмов практик (структурированных социально1 ансамблей практических схем2) — схем производства практик агентом, или инкорпорированных структур — габитусов, — предрасположенных функционировать как структурирующие структуры, то есть «...как принципы, порождающие и организующие практики и представления, могущие быть объективно адаптированными к их цели, однако не предполагающие сознательную направленность на нее и непременное овладение необходимыми операциями по ее достижению; объективно "следующие правилам" и упорядоченные, они, однако, ни в коей мере не являются продуктом подчинения правилам и, следовательно, будучи коллективно оркестрованными, не являются продуктом организующего действия дирижера оркестра» [16, с. 88-89] (ср. с концепцией структурирующей структуры Э. Гидденса в [17] или с моделью «макро-микро- макроотношений» в [18]).

Социальные отношения, с одной стороны, формируют распределения условий и предпосылок практик (капиталов), а с другой стороны, оформляются данными распределениями. Это верно в том смысле, что позиции, определяемые через взаимные отношения, представляют собой дискреты распределений капиталов3. Позиция — структурная единица социального пространства в отвлечении от воплощения в конкретных институтах или агентах — остается неизменной при переходе от одной системы наблюдаемых (индикаторов), описывающих распределения капиталов, к другой.

Капиталы являются опредмеченными социальными отношениями, выступающими как структуры господства4. Капиталы играют роль структур господства потому, что являются условиями и предпосылками практик агентов: неравномерное распределение капиталов приводит к производству/воспроизводству отношений автономии/зависимости, так как если у неких агентов есть необходимые другим агентам условия и предпосылки их собственных практик, то вторые зависят от первых; если же агенты в равной степени владеют условиями и предпосылками своих практик, то они не зависят друг от друга; в свою очередь, из отношений автономии/зависимости, воспроизводимых/производимых в обычных социальных условиях, вырастают отношения власти, а это и означает, что капиталы суть структуры господства, играющие важнейшую роль в определении любой группы. Их («капиталы») можно представить как обобщение и развитие понятия ресурсов Э. Гидденса, т. е., в первом приближении, как «...средства, с помощью которых используют власть в обычном сложившемся порядке социального действия» [20, с. 38]. Тот, кто ими обладает, может реализовать практики, неосуществимые без них, и тем самым — успешно удовлетворять свои интересы, связанные с позицией в поле5, а также может навязывать свою власть и влияние тем агентам, у которых данных капиталов нет. В силу того что капиталы суть объективированные или инкорпорированные структуры, в социологическом исследовании группа определяется по объему и структуре капиталов — их относительно просто зафиксировать эмпирически.

Социальная позиция есть результат и процесс «выражения» определенной совокупности социальных отношений, их опредмечивание и персонификация в агентах, институциях, предпосылках и условиях практик. Позиция — специфическое сочетание капиталов, не меняющееся при всех структурных «реконструкциях» социального пространства. Описать позицию — значит задать социологическое «отображение» совокупности общественных отношений в множество их носителей (агентов и/или институций), постоянное на всех классах отношений. Поэтому, хотя позицию социального пространства подчас отождествляют с занимающим ее множеством агентов или институций, это принципиально неверно — позиция представляет собой именно совокупность отношений.